Стало быть, вид у меня был жизнерадостным. Тем лучше. Нравится ли ей шампанское? По-моему, оно превосходно. Не знаю, сколько выдерживали его, меня же для встречи с ним — что-то лет пять. Это изрядный срок.
Что за торжество? Ну прежде всего я свободен. Отныне мне не придется семенить по утрам в присутственное место, чтобы править там «вести с мест» о рекордном урожае винограда или подкормке озимых. Баста! Я больше не чиновник, я творец, свободный художник. Четыре романа у меня в голове, а пятый на подходе, и завтра в тринадцать ноль-ноль замысел окончательно прояснится. Кроме того, в работе либретто балета по мотивам детективной повести, а также сказка для детей дошкольного возраста. Анюте понравится… Словом, я уволен. И, по-мальгиновски приподняв бокал, я осушил его во славу звезды, которая светила мне ярко и опекающе.
Устремленные на меня глаза моей подруги наливались тревогой. С чего бы это?
— Ты не хочешь выпить за мою удачу? — спросил я, и снова налил себе, но не сразу, а с паузами, давая пене осесть, дабы бокал был полон, как полна жизнь, — я не преминул ошарашить ее этим изысканным сравнением. — Я понимаю — что для тебя четыре романа! Это еще не повод для пира. Но так и быть, я открою тебе, что есть и иной повод, причем повод что надо, и сейчас ты услышишь его, но сперва, с твоего разрешения, я продегустирую содержимое нижней части бутылки. Виноделы Алафьевской долины утверждают, что все лучшее, что есть в вине, таится на донышке, поэтому важен не первый, важен последний глоток. Не угодно ли? Ну, как знаешь… Аристарх Иванович! — окликнул я стоящего неподалеку хозяина заведения. Заложив руки за спину и медленно перекатываясь с пяток на носки, проницательным взглядом обводил он зал — точь-в-точь, как изобразил его в своих неряшливых набросках наблюдательный Иванцов-Ванько. — Аристарх Иванович! — повторил я громче, поскольку герой нарождающегося шедевра имел благоразумие с первого раза никогда не откликаться на зов клиента. Теперь он, не меняя позы, а лишь скосив глаза, удостоил меня вниманием. Я сделал широкий приглашающий жест, и он, еще раз окинув взглядом вверенный ему корабль (образ Иванцова-Ванько; меткий образ!), неторопливо приблизился.
Я знал, что он не только не принимает подношений гостей, но и никогда не присаживается за столик, поэтому мое предупредительное перемещение свободного стула носило чисто ритуальный характер. Аристарх Иванович даже не взглянул на него. На его худом и темном лице, к которому приложили руку не столько болезнь, сколько разрушительные бури, что бушевали в его слабой душе, изобразить которую взялась другая, не менее слабая, но зато наделенная волшебным даром душа бывшего инспектора вневедомственной охраны, — на этом страдальческом лике проступила тонкая улыбка. Он видел меня насквозь… Я поднял бокал.
— Аристарх Иванович! — проговорил я торжественно. — Есть, по крайней мере, три повода для нашего маленького кутежа. Ну, во-первых, исполнилось почти пять лет с того дня, когда я в последний раз вкусил напитка богов, воспеванию которого некий арабский поэт посвятил две с половиной сотни рубаи.
— Омар Хайям, — скромно произнес хозяин «Шампура», и даже моя подруга посмотрела на него с уважением и интересом. Воспользовавшись паузой, я прикончил бутылку и царственным жестом раскупечившегося голодранца заказал следующую. Другая рука с бдительно взывающим к вниманию пальцем старожила Аристарха Ивановича. — Итак, повод номер два. Не долее как месяц назад известный светопольский прозаик Иванцов-Ванько, которого вы, человек начитанный, отлично знаете…
Аристарх Иванович приподнял бровь. Я понял его недоумение.
— Иванцов, — поправился я. — Просто Иванцов, автор знаменитой повести «Фокусник Миша». Но в голландской транскрипции — а голландцы чтят его необыкновенно — его фамилия читается как Иванцов-Ванько. — Я осторожно раскрутил проволоку и, выпустив на волю джинна, положил в пепельницу, где уже высилась гора наполовину скуренных «Дукатов», белую пробку. — Так вот, Иванцов-Ванько (вы уж позвольте мне именовать его так) начал повесть, главным действующим лицом которой являетесь, пардон, вы. — Я поклонился. — Я имел честь слушать в авторском исполнении первые главы, и, по-моему, они бесподобны. Разрешите выпить за это.