хранившийся в правом кармане пиджака, был таверной, потому что независимо от того, в какой части центра города он находился, он предпочитал посещать одну и ту же конкретную таверну, не обязательно ту, которая была ближе всего к его квартире, но ту, которая оказывалась наиболее подходящей с определенной точки зрения, и здесь неважно, какие это были таверны, это неважно, я не собираюсь их перечислять —
хотя я знаю каждого из них, получить информацию было легко, я запишу их, когда у меня будет время, и если я не забуду, прежде всего, хотя важно то, что в его жизни почти все было переменным, за исключением одного: всегда должна была быть подходящая таверна, где он мог остановиться между 3 и 5 часами вечера, не минута в минуту, а примерно, и это все, что я действительно хотел выяснить, было ли у него постоянное место, которое он посещал с определенной регулярностью, и да, оно было, хотя он, очевидно, посещал другие таверны со своей женой, друзьями или студентами, ему нравилось это делать, не говоря уже о том, что он любил выпить и дома, на самом деле именно дома он действительно любил пить, в основном шампанское, но с моей точки зрения, только посещения таверны с 3 до 5 часов вечера представляют настоящий интерес, потому что это были случаи, когда он был один, в это время дня таверны практически пусты, относительно тихое время, даже музыка не такая громкая, как становится позднее время дня, поэтому он мог занять свое место в той или иной конкретной таверне и для начала заказать водку, затем вытащить альбом Майкла Роджера из правого кармана пиджака, закурить сигарету Dunhill, которая была его любимой маркой до конца его жизни, и, с ручкой в руке, уйти, не сделав ни шагу, время от времени доставая свой стакан и не вставая из-за стола, но в то же время в движении, в своем воображении, как говорится, шагая по улицам Манхэттена, его ум работал все время, его мысли блуждали вокруг структур, напряжений, силовых полей, отношений плоских поверхностей друг с другом, волнообразных движений и скручиваний, и, путешествуя по улицам Манхэттена в своем воображении,
он, должно быть, мгновенно осознал, по чему идет, пересекая Бродвей, спускаясь к набережной, иногда даже садясь на паром Статен-Айленда, как это делают туристы, чтобы получить отдаленный вид на оконечность Манхэттена, и как только я узнал о его распорядке дня, мне было нетрудно представить, что во время этих воображаемых прогулок по его Лесам он на самом деле постоянно пересекал или задевал маршруты, по которым прежде должен был следовать Мелвилл, а затем Лоури, и так случилось, что через некоторое время, может быть, около года после моей первой прогулки, я шел по этим маршрутам с уверенностью, что иду по следам Мелвилла, Лоури и Вудса, и я имею в виду, что сегодня я мог быть уверен, что маршрут Мелвилла, который я для себя установил, был в точности тем же маршрутом, по которому трудился гений Мелвилла, Лоури и Вудса, и моей единственной задачей было запечатлеть посредством моего прохода по этому маршруту следы этих трех гениев, найденные именно в этих местах, задачу, которую я взял на себя с предельной серьезностью, как бы это сказать сейчас, не как тот, кто осмеливается сравнивать себя с ними, о, ничего подобного, на самом деле это было нечто совсем иное, а именно, что, проходя по этому маршруту раз в неделю, я воздавал должное Мелвиллу, который — что бы мы ни добавили из неистового восхищения Лоури и размышлений Вудса о Манхэттене — был озабочен исключительно всеобщим, когда ему удавалось оторваться от мирских забот, что он, как оказалось, всегда был способен сделать рано или поздно, и теперь я попытаюсь объяснить, какого рода почтением я был тогда и о чем сейчас говорю, и почему я обязан этим почтением Мелвиллу, Лоури и Вудсу, и почему на самом деле мы все должны воздавать им должное, почтение, позвольте мне сразу добавить, которое не направлено на Мелвилла, Лоури или Вудса как таковых, но является почтением, или, если использовать лучшее слово, почтением, да, которое точнее выражает то, что я имею в виду, почтение, по отношению к это трио, я чуть не написал «Тринити», Мелвилл, Лоури и Вудс, которые
направить наше внимание (или внимание любого, кто чувствителен) на наши связи с универсальным, а именно,
ГДЕ МЫ НАХОДИМСЯ.
Я не уверен, достаточно ли все это ясно сейчас.
Что мы на Манхэттене.
И что Манхэттен лежит на вершине скалы.
И этот камень — гигант, чьи размеры, масса и вес создают сложнейшую взаимосвязь между нами и монументальными силами природы.