и каждое дыхание) должно было дать нам знать, то есть что есть что, внутреннюю историю, то есть ситуацию во вселенной, и что, соответственно, нам нужно срочно перестроить свою жизнь, ты должен изменить свою жизнь, сказал я себе, частично повторяя знаменитое изречение Рильке, за исключением того, что я понимал его как вывести из равновесия, успокоиться, уйти в отставку, и не случайно я использовал глагол «вывести из равновесия» вместо «перестроить», поскольку я имел в виду нечто совершенно иное, чем то, о чем думал Рильке в свое время, сказал я себе, вывести из равновесия, что в моем случае означало уйти в отставку, потому что у меня больше не было ни малейшего интереса к собственной жизни, она больше не интересует меня сегодня и никогда больше не будет, у меня просто есть задача, у меня больше нет жизни, только задача, относительно которой, само собой разумеется, мне было о чем очень тщательно размышлять, особенно в тот понедельничный вечер, а именно, как действовать дальше, но не понимайте это так, и еще раз я не обращаюсь ни к кому конкретно, я просто не могу сказать это иначе, не понимайте это означало, что я сидел, мучаясь в своем удобном кресле, размышляя — нет, ничего подобного, я сразу понял, что такое первый шаг, второй и третий, за исключением того, что шагов было около десяти тысяч, и все их нужно было учесть и тщательно проработать, и поэтому я принялся за это, поскольку каждый из этих шагов был чрезвычайно важен, и начал с Мелвилла, и вспоминал вещи, которые я считал важными — например, тот случай, когда Мелвилл взял своего внука на Мэдисон-сквер, на игровую площадку, но по возвращении домой, когда встревоженная семья спросила, что случилось с ребенком, он не смог ответить, он просто забыл о ребенке, оставил ее на Мэдисон-сквер — я еще раз перебрал двенадцать лет, которые он провел в Эрроухеде, и вспомнил, как в старости, когда его уже совершенно забыли, он ухаживал за розами на заднем дворе своего дома номер 104, а также случай, когда, совершая одну из своих прогулок, он якобы остановился у отеля «Гансеворт» или где-то в этом роде что ему пришлось столкнуться с тем фактом, что
Молодая официантка не имела ни малейшего представления о том, кем был Гансвоорт, это имя не имело для нее никакого значения, и, наконец, я еще раз пробежался по почерку Мелвилла, который был нечитаемым, и не только нечитаемым, но и, давайте будем честны, к тому же он часто писал на маленьких полосках бумаги, которые он прикалывал или где-то раскладывал, и с самого начала его сестры помогали ему их переписывать, но позже он в основном полагался на свою жену Лиззи, поскольку у сестер, и особенно у Лиззи, был разборчивый почерк, то есть они создавали чистовую копию, отправленную издателям, однако никто, ни сестры, ни даже Лиззи, не имели разрешения добавлять какие-либо знаки препинания в процессе копирования и придания читаемости рукописям Мелвилла, знаки препинания были запрещены для всех остальных в доме Мелвиллов, только ему, Мелвиллу, было разрешено вставлять их, и он вставлял их непосредственно перед тем, как рукопись была отправлена издателю, то есть в типографию, а затем после в то время как нигде, потому что Мелвилл просто утратил желание публиковаться, и вдобавок я вспомнил ту безумную историю о том, как Лоури приехал в Нью-Йорк в 1934 году, и как таможенник — не Мелвилл, а настоящий таможенник — спросил его: «Мистер...?» Лоури, что у тебя в чемодане? Лоури просто пожал плечами и сказал, что не помнит, почему бы нам не взглянуть? Таможенник открыл внушительный чемодан, и в нём оказалась только одна туфля для регби, не пара, а всего одна, плюс потёртый экземпляр «Моби Дика». Я попытался ещё раз представить себе, как всё это было перед самым отъездом. Где-то в Европе Лоури открывает тот большой старый чемодан, осматривает свои вещи, берёт рубашку и говорит: «Рубашка? Не нужна, брось её», «Куртка? Не нужна, брось её», «Зубная щётка и паста? Не нужны, брось их» и так далее, отбрасывая всё неинтересное, пока в руках у него не оказалась туфля для регби и этот экземпляр «Моби Дика». Он подумал о них, бросил их в чемодан, закрыл его, сел на корабль и отплыл в Америку. Зачем, скажите на милость,