— Самогонку-то для таёжного бальзама сам тиснешь?
— Не-а. Тунгуска моя по перегонке бо-о-ольшая умелица! Чистая, как слеза, у неё самогоночка получается. И травки целебные сама собирает. Попробуешь?
Гость решительно протянул поднятую ладонь, словно отталкивал от себя незримую опасность:
— Нет!
А сам жадно сглотнул слюну. Ерофеич это приметил.
— Так намёрзлись же в тайге. Надо бы принять для сугреву души, чтоб кровь по жилам разогнать.
Гость опять боднул широким лбом воздух после недолгого молчания и как-то испуганно передёрнулся, словно кого-то увидел:
— Я пока воздержусь.
— Не отраву же предлагаю, а лекарствие. На кой мне тебя травить, сам подумай! Или у тебя тайна какая-то есть?
— Есть. Мне пьяному чёрт является.
— Допился до чёртиков, понятно. Ну, эту беду мы вмиг вылечим. Достаточно сказать над рюмкой: «Не пьянки для, а лечения ради», и всё как рукой снимет. На себе проверял. А если молитвы знаешь, так «Отче наш» прочитай. Ты ж из православнутых, не то что я, кержак таёжный, семь раз нерусский по материнской линии.
— Ладно, — сломался гость и смачно гакнул, откашливаясь, словно подавился слюной. — Только самую капельку.
— Фёкла! Бери царские стаканЫ и наливай гостю и мне, — властно распорядился уже раскрасневшийся от выпивки Ерофеич.
Услужливая тунгуска подскочила к столу и ловко разлила тёмно-красного цвета таёжный бальзам в старинные стаканы, ещё не гранёные, а «с морозом», то есть с белыми разводами внутри толстых стенок.
— Царские золотопромышленники триста лет назад из таких водочку пивали… Теперь пошла к своим горшкам, низшая гоминидка недоделанная! — отмахнулся Ерофеич от прислужницы, которая захотела утереть ему фартуком его слюнявый рот. — Дальше мы сами управимся… Ну, с прибытьецем тебя, док!
Гость настороженно понюхал, чуть пригубил, посмаковал, задумался и резко опрокинул настойку в глотку, словно его кто-то толкнул под руку. Потом долго прислушивался к себе, ожидая реакции организма на выпитое. Лишь тогда с довольным видом крякнул:
— Хух! А знаешь, и вправду она мою язву залеченную так и прижигает да поглаживает. Даже ни разу не ёкнула, язва моя.
— Тунгуска секретный состав знает ещё от своих чУмных прабабок. Секрет целебный, лечебный, даже колдовской.
— Из чего она гонит самогонку?
— Так-то сахару ведь у нас навалом в райцентре. Перебоев нет.
— Откуда изобилие в такой глуши?
— Китаец и чёрта в ступе на базар привезёт, лишь бы заплатили.
— Где бы китаец ни был, чем бы ни промышлял, он везде работает на величие Поднебесной. Пусть даже это территории бывшей Восточной Сибири, официально нарезанные для Новой Зеландии, Фольклендов и Канады. Китайский таёжник найдёт, где можно поживиться чужим в пользу своего народа. И разве за это упрекнёшь? Он трудится на благо Поднебесной. А где у вас базар?
— В райцентре.
— Постой-ка, как это в райцентре? Ты ж в международном розыске даже у оккупационных миротворцев. Тебе на люди и носу нельзя казать.
— А я и не кажу. Тунгуска моя у меня за снабженца.
— Неграмотная дикарка?
— Она и без грамоты спрытная! Ейная родня берёт за копейки у китаёз на складе ящиками подмоченный сахар и слипшиеся леденцы, а замороженные дрожжи килограммами тунгусы покупают для неё в пекарне на районе. А она привозит на олешках продукты к Етагыру. Вот тебе и вся грамота.
— Среди тунгусов есть и городские?
— Хэх! У нас в райцентре ейные соплеменники попроворнее китайских деляг будут. Да ещё во власть местную лезут, как мухи на мёд, — в районе да по посёлкам избираются в муниципалитеты и шерифами, как теперь у них участковых называют по-иностранному.
— Они ж поголовно неграмотные, если верить статистике!
— Зато сметливые. Их над русскими начальниками ставят, так западные оккупационные власти распорядились. Для народов Севера квота такая — три тунгуса на одного русского в любом горсовете. Многие чалдоны и городские русские так и вообще в тунгусы переписались. Так выгоднЕй.
- И правильно. Величавая поступь цивилизации по просторам свободной Сибири! — хмыкнул гость. — Слава демократии и мультикультурности! Только ненадолго это всё, а жаль.
— Неужто скоро русские сюда воротятся?
— Очень даже скоро, по моим подсчётам. Как замкнут свою мегамагистраль по БАМу, тут и нашей сказочке конец. И не только нашей. Мировые морские перевозчики разорятся. Все эти Гибралтары, Дарданеллы, Суэцкие каналы да Малаккские проливы и гроша ломаного не будут стоить, когда китайские товары пойдут по мокру да по суху до Калининграда и Мурманска.
— Неужто маосталинисты до самой Чукотки дойдут?
— Дошли уже. Скоро и Аляску за уши к себе притянут. Да и Якутия у них почти что в кармане. Одно название от ханства осталось.
Ерофеич скривился от мочёной клюквы, которой закусывал, и схохмачил с перекошенным ртом:
— А нас уже тут не будет — на-кось выкуси! Хотя жалко доходное место терять. Мне, почитай что, весь Медвежьедольский район задолжал. Со старателей тунгусы золотишко собирают для меня.
— И как ты только из подполья в международном розыске управляешься?
— Так-то Фекла от моего имени делами заправляет, а она у своей родни вроде как бы баба на авторитете.
— И ты дикарям доверяешь свой бизнес?
— Да чтобы тунгус своего предал или обманул — век такому не бывать! Так уж они устроены. Хоть ты режь такого на куски, а своих не сдаст, — вытер о себя жирные от рыбы руки Ерофеич. — Фёкла, разливай нам горячее в миски!
— А как оккупационные власти на это смотрят?
— Им плевать на нас, тузиков, с высокой колокольни.
— Туземцев, что ли?
— Ну да… Ихние сержанты-суперинтенданты, навроде наших прапоров. Готовы весь армейский склад тебе продать. Плати только.
— А я-то думал, что ты просто лох таёжный, а ты вон какой бизнесмен… Тогда разрешу себе ещё по одной чарочке за успех твоего семейного предприятия! — высоко поднял гость полный стакан.
— Что ты городишь-то? Какого ещё семейного? Фёкла мне не жонка.
— Ну, тогда — сожительница.
— И не сожительница дажить, а прислужница.
— Ладно, мужик, не цепляйся к словам. Ваше с Фёклой здоровьице!
— Не слишком ли щедро себе плеснул, док? Язва ж у тебя была.
— Давно в завязке — года четыре без малого не выпил ни капельки, а знаешь, как иногда хряпнуть хочется, чтобы нервы успокоить и расслабиться!
— Негоже это пить водку на зимовье для расслабона, паря… то ись док. С морозу можно себя и побаловать маненько, а потом уж остережёмся с этим баловством. Фёкла, прибери бутыль со стола!
— Ну тогда пошли одеваться, мужик. Далеко до того надёжного схрона, что ты мне вчера обещал показать?
— Мы с тобой сидим как раз над самым этим местом.
— Можно опять попросить тебя выражаться без постонародных увёрток?
— Это изба — и не жилая изба вовсе, а бывшая контора золотодобывающей шахты, ну, которая тут ещё при последнем белом царе была. Под землёй — заброшенные горные выработки, самое надёжное место для потайного схрона. Тута деньги твои в неприкосновенности, как в подземном хранилище нацбанка.