- Анна Викторовна! – почти простонал он.
- Да, Яков Платонович! – невинно отозвалась она. – Вы меня слышите?
- С трудом, - пробормотал он, чуть отстраняясь от жены.
- А ещё мальчик сказал, что скоро умрут его родители. Вы как хотите, господин сыщик, но я не намерена оставлять это так. Я беру дело Подкаменного Змея. А вы?
Яков снова привлёк её к себе. Разница в росте позволяла ему и в таком положении зарыться губами в её волосы.
- А у меня есть выбор? – усмехнулся он, радуясь её подавленному стону.
- Нет у вас выбора, Яков Платонович! – со смешком сказала Анна, усилием воли размыкая желанные объятия. – И уже давно.
========== Беловодье ==========
- Анна Викторовна, голубушка! Держитесь дороги. А то ведь тайга, сами знаете…
Что такое тайга, Анна пока ещё, разумеется, не знала. Лес был не такой, как в родных краях – это точно, но ничем пока не пугал. Высоченные чёрные пихты над обрывом, краем которого бежала дорога, соседствовали с белоствольными берёзами – точно такими, как дома. Вот только здесь, на изумрудных горных увалах и коварных щебнистых осыпях, они так причудливо изгибались, что казалось, будто кто-то сделал с ними это нарочно. Один раз Анна даже не выдержала и придержала коня, чтобы полюбоваться. Эти два дерева росли от разных корней, но какая-то сила толкнула их друг к другу, заставив обняться, обвиться стволами, сплестись ветвями. Так они и росли уже много лет, вздымаясь на пять саженей вверх на краю благоухающей разнотравной луговины, гудящей от пчёл. Анна развернулась и посмотрела на мужа, едущего в арьергарде – понял ли, о чём она думает? Думал ли о том же?
Слова урядника: «Где Зоряновск, а где Утиха?» на поверку оказались вовсе не преувеличением. Деревня алтайских каменщиков располагалась в добрых пятидесяти верстах от рудника, в глубине Тургусунского урмана – так здесь называли лесные чащи.
Горняцкий посёлок был большой, грязный и суматошный, хоть и приютился в дивно красивом урочище. Дивная красота, впрочем, была частично взорвана и изрыта, а всё вокруг запорошено вездесущей серой рудничной пылью, даже люди были какие-то серые. Анне там не понравилось, но пришлось на сутки задержаться в номерах для приезжих. Как ни скромен был багаж Штольманов, но не тащиться же верхом с чемоданами наперевес? К тому же Яков Платонович настаивал на участии в экспедиции местного урядника – если в тайге творилась какая-то уголовщина, то кому с этим разбираться? Всё это, разумеется, озвучивала Анна, чтобы «немец» лишний раз рот не раскрывал – ну как возьмёт и гаркнет: «Милостивый государь, делом займитесь!» Опять же, отказать хорошенькой женщине не всякий сможет, даже если этот всякий – русский провинциальный полицейский. С этим иногда справлялся начальник Затонского сыскного отделения, но именно что иногда. Все прочие, включая полицмейстера Трегубова, были перед Анной абсолютно бессильны. О чём Штольман не без ехидства напомнил ей, отправляя строить уряднику глазки, чтобы его уговорить. К этому ленивому и нелюбопытному детине он её не ревновал.
Ну, а урядник ехать раньше завтрашнего утра наотрез отказался.
И хоть Анну снедало нетерпение, как всегда перед лицом неведомого, ночь в Зоряновске её слегка утихомирила. Яков для этого очень постарался. Так что утром она чувствовала себя лёгкой и умиротворённой, почти лениво водя гребнем по волосам и раздумывая, куда она, собственно, так торопится, почему не задержаться здесь хотя бы на неделю? Места очаровательные, комната чистая, клопов нет. И любимый муж в полном её распоряжении. Кажется, коварный Яков Платонович именно этого и добивался. Потеряв надежду отвадить её от опасных приключений запретом и убеждением, он принялся действовать иными средствами. Благо, теперь у него эти средства были.
Подумав об этом, Анна дерзко тряхнула головой. Не то, чтобы она была против «средств», просто привыкла Штольмана в каком-то умысле подозревать, да так и не могла отделаться пока от этой привычки. Отказа от расследований, по её мнению, их союз не подразумевал. Он вообще никаких определённых обязательств не подразумевал, кроме того, о чём в церкви клялись: «Быть вместе в горе и в радости, в здравии и в болезни, покуда смерть не разлучит…» И это Анну полностью устраивало. Всё прочее Яков Платонович в горячке их стремительного объяснения на потайной квартире в Затонске оговорить забыл, ошалев от её безоговорочного согласия разделить с ним всю неопределённость его дальнейшей жизни. Если уж быть честной, то это Анна вырвала у него безоговорочное согласие на то, чтобы она следовала за ним. И не сказать, чтобы это ей легко далось. В общем, тогда Штольман другим был озабочен, а потом ограничивать жену уже поздно было.
Впрочем, даже если бы и захотел, сейчас сыщик был в явном меньшинстве. Господин Кричевский также пылал нетерпением отправиться по следам Подкаменного Змея, хотя опыта путешествий не имел никакого. Яков сам добывал лошадей для поездки в Утиху. Бывший приват-доцент крутился во дворе – сквозь распахнутое окно то и дело слышался его торопливый говорок.
Кстати, Якова верхом Анна прежде тоже не видела. В Затонске господин надворный советник барственно ездил в пролётке, но Анна почему-то не сомневалась, что её муж, в совершенстве владевший массой разнообразных умений, с верховой ездой тоже справится. Сама она прекрасно чувствовала себя верхом – на коне ли, на велосипеде. Главное, чтобы одежда была удобная. Пока собиралась, мелькнула у неё задорная мысль: нарядиться в панталоны и гетры, что были на ней в день знакомства со Штольманом два года назад. И полюбоваться выражением его лица. Она не сомневалась, что увидит там массу интересного. Но по зрелом размышлении эту мысль Анна отбросила. Даже для родного Затонска, который она приучала ко всему с малых своих лет, этот туалет был несколько чересчур, не стоило проверять, как к нему отнесутся в деревне староверов. Поэтому для поездки в тайгу она предпочла «амазонку», в которой обычно фехтовала с папа: удобный жакет с пелериной, юбка едва ниже колен, к тому же очень хитро скроенная так, что никому не пришло бы в голову, что на самом деле это две широченные штанины - и к этому высокие сапоги. Тоже смело, но всё же не через край.
Яков прежде её в этом наряде не видел, так что она сполна насладилась улыбкой, которую он не смог сдержать, восхищённым сиянием глаз и удивлённо вздёрнутой левой бровью. Кажется, за последние два года Анна столько раз заставляла вздёргиваться эту бровь, что над ней уже новые морщины нарисовались.
Сам Яков был одет ровно также, как и всегда, с неизменным петербургским шиком, только длиннополый сюртук сменился пиджаком ради удобства в седле. Та же шляпа, тот же галстук, сегодня едва заметно ослабленный. Не хватало трости и саквояжа, чтобы вообразить, будто господин следователь опять в Затонске едет на очередное дело. Трость и саквояж оставались в гостинице, в лесу с ними было бы неудобно. Кроме того, в Затонске Анне ни разу не удалось добиться от Штольмана беспрекословного согласия на участие в расследовании. Это было ещё одно завоевание, доставшееся ей вместе с обручальным кольцом. Не удивительно, что она чувствовала себя победительницей.
И не удивительно, что в этой поездке она оказалась в центре внимания.
- Боже, какая крупная малина!
- Анна Викторовна, а вы медведей не боитесь?
- Медведей? – Анна в некотором недоумении посмотрела на галантного спутника, гадая, разыгрывает он её, или всерьёз пугает.