Ягода была крупная, с сизым отливом, налитая солнечной сладостью. Как он ухитрился её собрать, ведь руки были заняты так, что она едва удерживалась в горстях? У тропинки ежевики не было, её плети свешивались с обрыва вниз на опасной высоте.
А рыси? Так рисковать – еще чего не хватало!
- Угощайтесь, Анна Викторовна!
Сейчас он снова был похож на мальчишку, довольного удавшейся авантюрой, и испугом жены, и её притворным гневом. Когда такое случалось, Анна каждый раз изумлялась, как всё это сохранилось в зрелом мужчине. Ничего-то он не умел делать, как должно: ни объясниться, ни цветы подарить. Те, кто это умел, говорили округлыми фразами, и цветы ей носили корзинами – и ничего не боялись, как этот глупый «фараон», безмолвно подносящий ей цветок, торопливо сорванный под ногами под влиянием порыва. Не потому что так было должно, а потому что ему вдруг вздумалось его подарить.
Теперь вот вздумалось лезть в колючие кусты, чтобы набрать для неё ягод. И сиять, как начищенный Прасковьей самовар, радуясь удачной проделке. Щеку вон оцарапал!
- Яков Платонович, вы безрассудно себя ведёте! Разве вы не слышали, что это опасно – лезть одному в чащобу? Здесь медведи и рыси водятся!
Она назидательно приложила палец к кончику длинного носа с замысловатой горбинкой, пользуясь тем, что муж сопротивляться не может.
Улыбка стала ещё шире.
- Ешьте, Анна Викторовна! Рыси ягодой не интересуются, а с медведем я договорился. Сказал, что это для вас, он был не против.
Знает ли он, что совершенно неотразим в своей мальчишеской весёлости?
Ягода была невероятно вкусная, лопнула на языке сладким соком. Вторую ягоду Анна поднесла к губам мужа, он её благодарно принял и тут же попытался поцеловать ей руку, но она остановила его, прижав к губам пальцы. Он удовольствовался ими.
Ежевичин было много. Они разделили их поровну, и на каждую Яков норовил ответить поцелуем. Анна едва сдерживала смех, а когда ягоды кончились, вдруг сама принялась целовать перемазанные ягодным соком широкие ладони.
Это было даже забавно – долго и страстно целоваться, не касаясь друг друга руками, чтобы не перепачкать. Штольман опомнился первый.
- Здесь можно спуститься к воде, - сказал он хрипловатым голосом, отстраняясь и перехватывая её ладонь.
Снова эта мучительная сладость прерванных ласк, подаренных друг другу украдкой. Когда уже закончится их бесконечная дорога?
Стремительная река была совсем не широкой - плёс едва достигал в ширину десяти саженей. А за плёсом на перекатах вода вскипала пенными бурунами.
- И впрямь – Беловодье! – вырвалось у Анны.
Она погрузила ладони в поток и внезапно охнула – такой ледяной оказалась вода в разгар жаркого лета. И невозможно чистой, без малейшей мути. Она обернулась к мужу, чтобы разделить с ним свой восторг – и поразилась неподобающе серьёзному выражению его лица.
- Вы счастливы, Анна Викторовна? – напряжённо спросил он, словно снова, в который уже раз его настигли знакомые - затонские ещё - сомнения.
Анна влажным платком промокнула царапину у него на лице и улыбнулась ему безмятежно:
- Я счастлива, Яков Платонович. Не сомневайтесь! Кажется, только сейчас я начинаю понимать, что такое счастье на самом деле.
- И что же это? – спросил он по-прежнему серьёзно.
- Я пока ещё не знаю, как это выразить. Но точно знаю, что счастье – это не то, что представлялось мне когда-то. – И поскольку он молчал, ожидая ответа, она продолжила. – Раньше мне казалось, что счастье выглядит так: вы и я – оба в красивых нарядах, танцуем. Но эта грёза всегда заканчивалась одним – я вас теряла. Видимо, потому что это было неправильно, не про нас.
Ладони Якова казались горячими, отогревая её заледеневшие от воды пальцы.
- А что про нас? – тихо спросил он.
Она засмеялась:
- Знаете, у нас в гимназии был старый учитель математики, мы его страшно любили. Он говорил: «Вот вам задача, её условия прекрасны. А дальше сами, сами!» Понимаете? Вот нам условия – целое Беловодье!
Он безмолвно кивнул, не отрывая от неё горячего взгляда.
- А вы счастливы, Яков Платоныч?
Штольман улыбнулся:
- Уже лет двадцать об этом не задумывался.
- И правильно. Сложно это всё! – дерзко сказала Анна, тыча пальцем ему в грудь. – Вы ведь начинаете задумываться, когда мы связанные, в подвале, стоим у пыльного шкафа, и в нас стреляют через дверь. И никак не раньше! Вот тогда вы заявляете вдруг, что счастливы. Опасный вы человек, Яков Платоныч, мама права. И счастье у вас странное!
- Я вам уже два года это твержу, Анна Викторовна, - пробормотал Штольман, но не отказал себе в удовольствии зарыться губами в волосы у неё на макушке.
Хорошо, что теперь все эти споры – не взаправду.
Они снова замерли, держа друг друга в объятиях и не решаясь ни на какую ласку, опасаясь, что дальше просто не смогут остановиться.
- Но я вас понимаю, - сказала Анна, дыша мужу в плечо. – Нам обоим нужно, чтобы была задача, а дальше мы сами, сами. Всё это время, пока мы ехали, это словно были не вы, а только половина вас. Вы ведь ожили, когда услыхали про этого Подкаменного Змея. Когда мы доберёмся до нашего кремового города, нам обязательно надо будет открыть какое-нибудь маленькое сыскное агентство: вы, я, Антон Андреич.
- И духи? – насмешливо донеслось сверху. – С таким штатом маленьким агентство уже не назовёшь. Хорошо, что духам не надо платить жалованье!
- Снова смеётесь? Яков Платоныч, знаете, вы невозможны!
- Знаю, моя радость! Вы сообщаете мне это раза по три на дню.
Такая дерзость определённо нуждалась в наказании. Анна коснулась губами заветного местечка на шее за ухом, радуясь звуку враз сбившегося дыхания.
- Анна Викторовна! Герр Якоб! Где вы? Ехать пора, - с обрыва доносился голос господина Кричевского.
- Это тоже счастье? – недовольно пробормотал Штольман, отрываясь от жены. – На мой вкус, у нас оно какое-то несуразное.
- Вот когда мы доберёмся до нашего кремового города…
- …там это будет уже Коробейников.
Внезапно оба расхохотались во всё горло.
Комментарий к Беловодье
Вот, не удержалась, развела мёд и патоку. Но уже в следующей главе обещаю страсти-ужасти! Честно-честно!
========== Змеева хворь ==========
Анна внезапно содрогнулась, теряя дыхание и хватаясь руками за живот. Он едва подхватить её успел, опять пугаясь этой картины, хоть и видел её считанные разы. Прежде Анна Викторовна всегда просила оставить её с духами наедине, лишь в последние дни в Затонске стесняться его перестала. Но тогда духи относились к ней милосерднее. На кладбище нищий Серафим вообще поманил звуком какой-то свистульки (Штольман сам слышал) и Анна последовала за ним с лёгкой, загадочной улыбкой. Князь Разумовский, как бы Яков к нему ни относился, Анну тоже не обижал. Даже Магистр при жизни девушку напугал, но после смерти своей вреда ей не причинил. Но прежде несколько раз Штольману приходилось находить её бессознательной на местах преступлений, и он уже понимал, что привыкнуть к этому не сможет. Привыкать, что кто-то невидимый бьёт его любимую женщину кулаком в солнечное сплетение? Именно так оно выглядело со стороны. И как её защитить?
А ведь это, наверняка, не безвредно. И на здоровье может нешуточно сказаться. И он, идиот, за полтора года не обратил внимания доктора Милца на все пугающие проявления Аниного дара. Теперь вот доктора рядом не было, а он, наконец, догадался. И посоветоваться не с кем.