Я медленно и с дрожью вздыхаю. Если мне действительно суждено рассказывать истории, может быть, я смогу выкрутиться.
Нет – с меня хватит.
– Сначала мы просто работали вместе и недолюбливали друг друга, и это показалось нам отличной заявкой для передачи. Двое бывших, которые дают советы по отношениям. – Я прерываюсь коротким невольным смешком, вспомнив совещание, на котором предложила идею. – Мы не хотели лгать. Но мы разглядели возможность привнести нечто новое в общественное радиовещание и помочь спасти нашу станцию.
Может быть (может быть), мне понемногу удается завоевать их обратно. Те, кто были на полпути к выходу, остановились и вернулись на свои места.
– А потом, когда мы начали работать вместе, что ж… – Тело потеет примерно в сотне разных мест, но меня возвращают на землю возгласы «упс!» и свист из толпы. – Мы поняли, что нравимся друг другу. Ситуация была сложной, но после пары месяцев хождения вокруг да около мы вместе. Официально.
Еще больше аплодисментов. Точечных, но они есть. Несколько человек на нашей стороне – это уже неплохо.
Доминик был так уверен, что слушатели будут рады за нас. Я не готова к обратному: к тому, что это конец.
– Это правда, Доминик? – спрашивает кто-то в микрофон, и в этот момент я понимаю, что он до сих пор ничего не сказал. Я хотела исправить ситуацию, но не могу сделать это в одиночку. История не сложится, если ее буду рассказывать только я одна.
Я жестом приглашаю его присоединиться ко мне на авансцене.
– Доминик? – спрашиваю я, заставляя свой голос звучать теплее, чем я себя чувствую. Волнение безжалостно, и я, как и он, страдаю. Но мы должны быть командой. Он должен понимать, насколько это важно. В конце концов это он предложил объявить обо всем публично, потому что больше не мог держать отношения в секрете.
Скажи же что-нибудь, молю я.
– Она… мы… – пытается сказать он и трясет головой, как бы пытаясь привести себя в чувство. – Я… – Он пытается глубоко вздохнуть, прижав руку к груди. – Передача…
Толпа взрывается криками и обвинениями. Мы их потеряли.
Наконец Доминик встает. Без микрофона он бормочет мне два слова – так тихо, что его слышу только я: «Прости меня».
А затем бросается за кулисы.
32
На общественном радио тридцать секунд – это целая вечность. За тридцать секунд можно соскучиться, переключить станцию, выбрать другой подкаст. Отписаться. Тридцать секунд могут положить конец карьере.
«Экс-просвет» рухнул меньше чем за тридцать секунд.
Рути находит Кента в номере отеля. К нашему изумлению, он приглашает нас внутрь.
Приглашает нас.
До сих пор не понимаю, как мне удалось сойти со сцены. Кажется, Рути помогла мне залезть в такси. И вроде бы направила водителя в отель. Хоть она и знает, что мы ее в это втянули, Рути по-прежнему здесь.
А Доминик – нет.
Не стоило мне заходить в соцсети, но я не могу этого не сделать. Я должна узнать, как все началось. Мне понадобилось меньше тридцати секунд, чтобы пролистать ленту «Экс-просвета» в «Твиттере» и найти тред, опубликованный перед началом нашего выступления.
Нам очень жаль говорить это, но поскольку передача стала популярной, то мы чувствуем, что обязаны сказать правду.
Шай Голдстайн и Доминик Юн никогда не встречались. Они были коллегами, которые постоянно перебрасывались дружескими подколами, и мы подумали, что легко будет выдать их за бывших, чтобы сделать новую передачу убедительнее. Их отношения полностью сфабрикованы.
Еще раз приносим свои извинения и по-прежнему надеемся увидеть вас на живом выступлении на #ПодКон.
Пару месяцев назад я убедила себя, что лгать – нормально. Мы просто рассказывали историю, так ведь? А теперь правда нагнала нас. Не знаю, что хуже: то, что все знают, что мы мошенники, или то, что это нанесло Доминику такой удар, что он даже не смог поучаствовать в разговоре.
У нас был план. Мы были соведущими, партнерами, союзниками.
На сцене мы таковыми не были.
Я сижу на одной из двуспальных кроватей, в то время как Кент прислонился к столу в углу, а на экране компьютера за его спиной бешено обновляется лента «Твиттера».
– Слушай, – говорит Кент, наконец-то закрывая крышку ноутбука. – Мне просто нужна минутка, чтобы все объяснить.
Я машу рукой.
– Сцена ваша. Объясняйте.
Словно прикидывая, как бы ему получше объяснить свое предательство, он подергивает галстук, на котором сегодня узор из крошечных микрофонов, каждый из которых издевается надо мной. Рути сидит на другой кровати, скрестив ноги и впившись в сумку-мессенджер.