– Я могу вернуться и поговорить с Кентом…
– Ты собираешься принять его предложение? – спрашиваю я. – Ты правда собираешься дальше работать на этот кусок говна?
И он просто смотрит на меня, словно ему даже не приходило в голову отказаться работы.
От этого взгляда рушится моя последняя надежда на примирение. Поэтому я и не хотела привязываться к нему. Я влюбляюсь слишком сильно и слишком быстро, а другой человек не может ответить взаимностью. Мужчины всегда подводили меня. Эти изобретательные подонки просто находят новые способы сделать это.
– Я… я не знаю, – говорит он. – Может быть? Я сейчас не могу мыслить ясно.
– Нет-нет, прими предложение. Ты же настоящий журналист, верно? Сходи переговори со своим дружком Кентом. Он настоящий заступник. В любом случае он всегда предпочитал тебя, а не меня.
– Бля. – Он запускает руки в волосы и закрывает ими лицо. В такие взлохмаченные волосы я бы вчера с удовольствием залезла руками. – Бля, Шай, я просто хочу, чтобы ты меня простила. Пожалуйста, скажи, что мне нужно для этого сделать.
– Конечно. Почему бы тебе не выбежать на сцену и не рассказать всем, что ты тоже во всем этом участвовал и что я не единственная гребаная идиотка? – В ответ он молчит, и я встряхиваю головой. – Но хуже всего то, – продолжаю я, швыряя зубную щетку в чемодан, не зная, чья она, – что я начинала в тебя влюбляться. Но, видимо, мое придурочное сердце снова заставляет меня цепляться за тех, кто этого недостоин.
Я наблюдаю за его лицом, и какая-то мазохистская часть меня ищет признаки того, что он чувствует то же самое. Проблеск эмоции – но уверена, это просто грусть. Не любовь.
– Не знаю, что сказать. – Он оседает на кровати между нашими чемоданами.
– Да, это с тобой случается постоянно. – Я пытаюсь застегнуть чемодан, но настолько неуклюже побросала вещи, что он не закрывается. – Может быть, именно этого ты всегда и хотел. Это ты с самого начала не верил в передачу. Теперь тебе больше не нужно ее вести.
– Поначалу так и было, – признает он, – но мне нравилось вести передачу. Мне нравилось вести ее с тобой.
– Даже если это так, передача была плохим решением с самого начала. – Я еще раз пихаю чемодан. – Ну давай, давай же, просто закройся нахер. Это ведь твоя единственная работа. – Все это было ложью. Включая нас.
– Ты ведь не всерьез? Что между нами все было ложью. Давай помогу…
– Я справлюсь, – говорю я сквозь сжатые зубы, опускаясь на чемодан всем весом, чтобы с силой застегнуть молнию, и выдыхаю, когда он наконец закрыт.
Я так ужасно хочу сказать ему, что, разумеется, говорила правду. Разумеется, я хочу забраться обратно в постель и дать ему обнять меня, пока не перестану чувствовать себя абсолютно, безнадежно потерянной. Разумеется, между нами все было на самом деле.
Но честно говоря, больше я в этом не уверена.
– Давай вернемся в Сиэтл и отдохнем, – говорит он. – И поговорим обо всем, когда успокоимся?
– Я спокойна. – Я с глухим шлепком швыряю чемодан на пол. – И хватит с меня разговоров. Так что, видимо, в следующий раз услышу тебя, когда вернешься на ТОР.
Слезы начинают литься ручьем, как только я захлопываю за собой дверь.
33
Не помню ни поездки в аэропорт, ни раннего рейса, на который мне удается сесть, ни дороги домой. Ничего не чувствую, когда подбираю чемодан с багажной ленты, забираю Стива из отеля для собак и когда раз за разом обновляю профили в соцсетях, пока не удаляю свой аккаунт из каждой, потому что для меня это слишком.
Мое имя – хэштег.
Я превратилась в шутку.
Посмешище общественного радио.
Доминику хватает наглости написать мне.
Шай, ты даже представить не можешь, как мне жаль.
Пожалуйста, прости меня.
Давай поговорим?
Удалить, удалить, удалить.
Когда я щелкаю всеми выключателями в доме, на меня с каждой поверхности таращатся спонсорские товары. Кукурузные туфли, которые, к слову, потрясающе пахнут. Стельки, сшитые на заказ, которые были удобными один день, а на следующий – стерли ноги в кровь. И если я увижу хоть еще один фруктово-ореховый батончик, то закричу.
Я заползаю в кровать на бесплатный и в каком-то смысле изменивший мою жизнь матрас с эффектом памяти и зарываюсь лицом в мех Стива. Он, видимо, понимает, что мне херово, потому что ведет себя тише, чем свойственно его энергичной натуре. Я сама устрою для себя праздник жалости – без стыда и в полном одиночестве. Никто меня за это не осудит, ведь никто об этом не узнает.