– Жаль, что меня не было рядом. Я вовсе не ненавижу Сиэтл, клянусь. Просто мне так хотелось перемен. Все, что я сказала, было абсолютно неуместным.
– Может быть, – соглашаюсь я, – но я не думаю, что ты была совершенно неправа. Странно, но в глубине души я чувствую облегчение. Наконец-то мне больше не нужно лгать. И наконец-то я могу разобраться, существует ли для меня работа в другой сфере.
– Шай Голдстайн – и не на общественном радио? – говорит она с преувеличенным удивлением. – Куда катится этот мир?
И это самое страшное: я так давно определяла себя через общественное радио, что никогда не задумывалась, кто я без него.
Может быть, правда в том, что я боялась узнать.
Амина открывает вышитый бисером клатч.
– Знаю, не по правилам дарить подарки дочери невесты, – говорит она. – Но я заказала их еще до того, как мы поссорились. Собиралась подарить тебе твой до того, как уеду, но…
– Пипец. Только не говори, что… – Я распаковываю серебряный браслет с выгравированной на нем аббревиатурой ЧБСЗБМ. – Ты сделала для меня браслет с ЧБСЗБМ.
– Чтобы ты никогда не забывала, – говорит она с ухмылкой.
– Пожалуйста, скажи мне, что сделала себе такой же.
Она достает парный браслет и надевает его.
– А как же.
Мы продолжаем наверстывать упущенное. Амина рассказывает мне о своей работе, Вирджинии, влажности, к которой были совершенно не готовы ее волосы. Спустя какое-то время нас находит Ти Джей и приглашает Амину на танец. Она вскидывает брови, глядя на меня, и я жестом показываю ей, что все в порядке. Мы тоже будем в порядке – или, по крайней мере, попытаемся.
Я возвращаюсь к гостям, проскальзывая на незанятый стул возле мамы.
– Как тебе удается выглядеть безупречной даже после двух часов танцев? – спрашиваю я у нее.
– О, перестань, – говорит она, но светится. – Я знаю, что ты притворяешься веселой перед гостями и ценю это, но со мной можешь быть честной. Как ты?
Я благодарна ей, что она не стала меня судить за то, что я лгала перед тысячами слушателей в прямом эфире. Должно быть, она понимает, что я уже по горло сыта обвинениями из каждого уголка интернета.
– Фигово, – признаю я, пробегая пальцами по лепесткам ближайшей каллы. – Но я попытаюсь все исправить.
– А Доминик?
– Он вернулся на ТОР. Занимается расследованиями. – Видимо, его извинения действительно были пустыми, если он спокойно продолжает получать от них деньги и работает с Кентом. То, что он по-прежнему там, встав на сторону Кента, а не на мою, кажется мне чудовищным предательством. Если бы только мое сердце смогло это понять.
– Я так увлеклась передачей, что меня уже не волновало, что мы лжем людям, что они давали нам деньги, потому что поверили в ложь. В этом смысле мы и впрямь поступили… паршиво.
– Ты хотела хороший материал, – непринужденно говорит она. – И приняла неверное решение. Доминик, судя по твоим рассказам, сделал то же самое.
– Все бы ничего, если бы я только сумела перестать его любить.
– Знаешь, сколько раз я думала, что все бы ничего, если бы я только сумела перестать любить твоего отца? – спрашивает она, качая головой. Наверное, странно с ее стороны вспоминать его в день своей свадьбы, но это доказательство того, что он по-прежнему с нами. – Все годы терапии, одиночества, горя… Если бы я могла щелкнуть пальцами и отключить свои чувства, все было бы куда проще, верно?
– Это было бы ужасно, – говорю я. – Проще, да, и тем не менее ужасно.
Теперь я вспоминаю все случаи из истории своих отношений, когда я слишком рано признавалась в любви. Уверена, я говорила всерьез, но все равно это ничто по сравнению с любовью к Доминику. Я скучаю по самым маленьким, простым вещам: его редкой ямочке, шуткам о разнице в возрасте, страсти к чугунным сковородкам. По тому, как он лежал в моей постели, да, но еще и по тому, как он доверил мне самые болезненные воспоминания, а я ему – свои.
Может быть, эти вещи не такие уж маленькие и простые.
Квартет переходит к каверу на песню September, и на площадку выходят новые пары.
Но мама, судя по всему, потерялась в мыслях.
– Знаешь, я ревновала тебя к Дэну.
– Что? – спрашиваю я, действительно думая, что ослышалась.
– Глупо, да? По крайней мере, сейчас точно прозвучит глупо. У вас с папой было на двоих нечто, что вы оба так сильно любили. Ты полностью унаследовала его страсть к радио, и было забавно наблюдать за вами, но… иногда я хотела, чтобы ты хотя бы немножечко любила и музыку тоже.
О. Я и понятия не имела, что мама хотела этого. В моменты, когда твой родитель признается в чем-то настолько человечном… реальность трещит по швам.