Того же мнения придерживается Амина.
– Таков уж Кент. Знает, чего хочет. И он явно тебя обожает. – Надеюсь, он не заметит зависть в моем голосе. – Такого на общественном радио еще не было. Само собой, национальное отделение делало репортажи, а иногда и целые серии репортажей о дейтинге и отношениях, и локальные станции – тоже. Но им никогда не уделяли целую передачу. И разве это не волнующе – быть частью подобного проекта? – Он пожимает плечами, и я продолжаю: – Наверное, я так долго сидела за кулисами, что теперь хочу проверить, смогу ли добиться большего.
Мое признание тяжело опускается между нами.
– Я и понятия не имел, что ты этого хочешь, – тихо говорит он.
– Просто я не то чтобы твержу об этом на каждом углу. – Я начинаю крошить салфетку номер два. – Но если ты думаешь, что не справишься…
Он наклоняется вперед, опершись на стол, и его глаза загораются чувством, которое я не могу описать словами.
– О, я еще как справлюсь.
Я заставляю себя встретить его взгляд. Это нелегко, но я не хочу, чтобы он решил, что я струсила. Надеюсь, у меня на подбородке нет помады. Надеюсь, он не считает, что я слишком стара для него, хотя бы гипотетически. Надеюсь, он понимает, как сильно мне нужна эта передача.
А значит, как сильно мне нужен и он.
– Три месяца, – наконец говорит он.
– Шесть.
– Шай…
Я выставляю ладонь, пытаясь не замечать того, как сильно мне понравилось, как он произнес мое имя. Оно пророкотало у него в горле и пронзило меня электрической искрой с пят до некоторых мест, которым давно не уделяли внимания. Интересно, так ли он произносит имя своей партнерши в постели. Рокот. Мольба. Иисусе, я представляю себе Доминика в постели. Я не в своем уме. Если меня заводит лишь звук его голоса, у нас будут серьезные проблемы.
– Трех месяцев недостаточно, чтобы собрать преданную фан-базу, – говорю я. – А шести – достаточно, чтобы я получила необходимый опыт ведущей, а ты – достиг того уровня известности, когда сможешь позволить себе взяться за новый проект.
– А если нас вычислят?
– Я не стукачка. А ты?
По напрягшейся челюсти я понимаю, что он размышляет.
– Ладно, – говорит он, и хотя это слово пускает мое сердце в пляс, по-настоящему я хочу только одного: чтобы он снова произнес мое имя.
– Спасибо! – Я вскакиваю из-за стола, но только встав, понимаю, что не уверена, как должна поступить дальше. Неужели я и правда собиралась обнять его? – Спасибо, спасибо, спасибо. Ты не пожалеешь. Я обещаю. Передача будет, мать ее, офигенной.
Он смотрит на меня с неприкрытым весельем. Вместо того чтобы обнять его, я протягиваю руку.
– Ловлю на слове. – Тонкие пальцы его большой руки смыкаются с моими, согревая кожу. – Приятно было с тобой расстаться.
7
– Его зовут Стив, – сообщает мне волонтерка Сиэтлского общества защиты животных, когда мы останавливаемся перед клеткой в конце ряда. – Но я не знаю, подойдет ли он вам.
– Почему нет? – Коричневый метис чихуахуа сидит в дальнем углу на сером флисовом пледе и смотрит на меня большими карими глазами. У него огромные уши, маленький черный нос и неправильный прикус. Милейшее создание, которое я когда-либо видела.
Когда Амина посоветовала мне завести собаку, я изначально восприняла это как шутку. Но в последнее время дом кажется мне более жутким, чем обычно, и, возможно, завести небольшое животное, которое ждало бы меня вечером, – именно то, что мне нужно. Помимо пары морских свинок, которых мы с Аминой завели сразу после выпуска из универа, у меня никогда не было питомцев. В детстве у меня был пес по имени Принц, но я его почти не помню. Родители завели его до моего рождения, а когда мне было девять, он умер. И все же я из тех, кто постоянно спрашивает: «Можно погладить вашу собаку?»
Волонтерка по имени Флора хмыкает себе под нос.
– Он… тот еще фрукт. По нашим подсчетам, ему около четырех лет, но мы не уверены. Его нашли на улице в Северной Калифорнии, а вырос он здесь, чтобы мы смогли с большей вероятностью найти ему нового хозяина. Его уже забирали в конце прошлого года, но он не прижился в семье. У них было трое детишек, а он не то чтобы агрессивный, но ревностно относится к своей территории – немного собственник.
– Как и все мы, – шучу я, смеясь через силу.
Флора не реагирует.
– Он здесь уже почти три месяца, но мы так и не смогли найти новых хозяев. В идеале он должен быть единственным животным при опытном хозяине. Без детей.
Три месяца. Три месяца бесконечного тявканья и ни одного человека, который бы его потискал. Три месяца одиночества. Я даже не могу представить, каково здесь ночью, когда волонтеры уходят домой.