– Извини, – говорит он, прислоняясь к столу. И, судя по всему, ему правда жаль.
– Знаю, наши столы близко, – говорю я. – Но иногда мне нравится думать, что между ними есть невидимая линия, и ты только что зашел в мой пузырь. А мне нравится мой пузырь.
– Извини еще раз, – говорит он, вздыхая. – Ох, ладно, все пошло не по плану. Слушай, мне просто очень нужно с тобой поговорить.
– Ладно. Говори, – обращаюсь я к монитору.
– Не здесь. – Услышав боль в его словах, я нехотя перевожу на него взгляд.
Он больше не похож на парня со стокового фото из категории «бизнес-кэжуал», с которым я сравнивала его прежде. На обычно идеально выглаженной рубашке как минимум три складки. Если я задержу на нем взгляд, то начну проигрывать в сознании все, чем мы занимались на острове, у него и у меня на кровати, на моем диване… А у моей воли есть предел. И когда он так смотрит на меня, моя решительность слабеет.
– Если мы правда собираемся выйти на сцену ПодКона через пару недель, то мне бы хотелось хоть иногда с тобой общаться, – говорит он. – Пожалуйста, выслушай меня хоть один раз, и если после этого не захочешь со мной разговаривать, то обещаю, что больше не буду поднимать эту тему.
На это сложно возразить – и я не возражаю.
На улице почти двадцать четыре градуса – жара для Сиэтла, – поэтому мы берем вещи и направляемся в парк Грин-Лейк. Судя по всему, у остальных горожан та же мысль, учитывая, сколько собачников, людей на роликовых коньках и бегунов мы встречаем на пути к скамейке с видом на озеро.
– Сегодня все такие вежливые, – говорит Доминик, опускаясь на скамью рядом со мной. – Стоит температуре подняться выше двадцати, как все вдруг начинают улыбаться. Мне это всегда нравилось.
Он прав – хорошая погода меняет людей. Угрюмая замкнутость так вшита в ДНК сиэтлцев, что немного витамина D превращает нас в удивительно общительных созданий.
– Ты увиливаешь, – мягко замечаю я.
– А считается за увиливание, если я скажу, как сильно мне понравилось записывать выпуск с твоей мамой? Она классная.
– Да, она такая. Спасибо. И да – считается.
Он дрыгает ногой, как всегда, когда нервничает.
– В последнее время я что-то совсем расклеился, – говорит он после минутной паузы, пока мы наблюдаем за стаей уток, уплывающих вдаль по мутной голубой воде. – Ты и представить себе не можешь, сколько раз я проиграл в сознании вечер в доме мамы и папы, пытаясь понять, что сделал не так.
– В этом нет твоей вины. – Я не совсем понимаю, чего он от меня хочет – возобновить отношения без обязательств или забыть о них в принципе и начать все заново. Не может же он так скучать по сексу, верно? Я бы оценила свои навыки в постели на троечку.
– Я не был с тобой полностью откровенен, – говорит он. – Когда я сказал тебе, что секс имеет для меня большое значение… я говорил не только о сексе, а об отношениях в целом.
– Я… я поняла это. – В этом есть смысл, но это не объясняет того, почему между нами вообще происходит этот разговор.
– И я говорю не только о романтических отношениях. Ты ведь знаешь, что у меня здесь почти нет друзей. То есть, слава богу, есть Эдди, который вырос и стал даже круче, чем когда мы были детьми. Просто… одна мысль о том, что мне придется снова с кем-нибудь так сблизиться… пугает меня.
– Но разве не в этом суть отношений без обязательств? – Я закидываю ногу на ногу, полагая, что если буду выглядеть расслабленно, то смогу говорить с ним как ни в чем не бывало. – Слушай, если ты привел меня сюда, чтобы сказать, что соскучился по регулярном сексу, то сделай одолжение и скажи мне об этом сейчас, чтобы не затягивать.
Он бледнеет от ужаса.
– Подожди. Что? Ты думала, в этом все дело?
– Ну… да. Типа того.
– Я бы солгал, если бы сказал, что не скучаю по этому, – говорит он, и его губы изгибаются в ухмылке, которая пускает по моему телу волну удовлетворения, – но нет. Я хотел с тобой поговорить не по этой причине.
– Тогда я не понимаю! – Я всплескиваю руками, а раздражение растет. – Ты же говорил, что не хочешь ничего серьезного. Поэтому я не вижу проблемы в переходе от чего-то несерьезного к полному прекращению отношений. Почему бы нам просто не остановиться, Доминик?
Даже когда я произношу это, то звучу фальшиво. Голос ломается, сердце спотыкается, а слово «остановиться» отдается в голове громким эхом. Теперь я тоже лгу. Уже давно я ничего не хотела так сильно.
Доминик сжимает губы, а затем вздыхает.
– Я только пытаюсь тебе сказать, что, когда мы начали спать вместе… мне это вовсе не показалось несерьезным.
И разумеется, это запускает у меня в мозгу замедленный повтор. Всплеск адреналина от новых касаний, неопровержимый факт, что у меня никогда не было таких ярких оргазмов, как с Домиником.