— Ой-й! — сказала толстуха.— Да что же я тут прохлаждаюсь, когда у меня уже тесто подходит.
— Э-э! — сказал дядька.— Вы тут как знаете, а я на работу опаздываю.
Мгновение — и двор опустел.
Все еще плача, женщина отворила сарай. К Ивасику бросился Завря, чуть не сбив своего друга с ног, схватил его ручкой за руку и потащил в сарай. Остальные уже стояли там над собакой и щенятами. Собака была мокрая и от этого особенно тощая. Она вся дрожала. Нога ее была разбита в кровь и, когда женщина попыталась поднять ее на ноги, бессильно подломилась. За нею, скуля, жались щенята. Пол в сарае был залит чем-то. Сильно пахло керосином и хлорофосом.
Только сейчас заметил Ивасик, что шкура Заври чем-то разорвана или прожжена у плеча...
— 3-здесь им ос-ста-ваться нельзя,— впервые в жизни заикаясь, сказал Глеб.
И, везя на тачке собаку и ее щенят и поддерживая обессилевшего Ивасика, во главе с шлепающей своими драными, без задников тапками бабушкой Ниной, странная процессия двинулась к дому Гвилизовых.
ВОПРОСЫ, НА КОТОРЫЕ СТЫДНО ОТВЕЧАТЬ
Дома прежде всего принялись обрабатывать раны собаки и Заври.
Не обращая внимания на боль, Завря, свистя и щелкая, допытывался:
— Что они хотели сделать с собакой?
— Что такое «убить»?
— Почему они хотели ее убить?
— Разве можно убивать?
— А меня тоже могут убить? А Ивасика?
— Почему женщина плакала?
— Это плохие люди? С ними никто не захочет рядом жить?
— Что такое суд? Зачем он?
И опять, словно не понял:
— Что они хотели сделать с собакой и щенками?
Стыдно было отвечать на эти вопросы.
Ивасик тоже спрашивал: где был Завря, когда ушел из дому. Завря отвечал рассеянно. То оказывалось, что он был где-то совсем близко от них, то, наоборот, далеко. Не сразу Ивасик понял, что днем Завря в самом деле бывал где-то неподалеку и даже наблюдал за ними с чердака, а ночью уходил бродить. Иногда Завря бродил и днем, но тогда очень прятался. Тот красочный рисунок базара Завря действительно сделал Вовиными фломастерами по памяти, а видел он базар в тот раз из-за водосточной решетки, из-под земли. Понять, как он попал под водосточную решетку, было решительно невозможно, уж очень рассеян был теперь Завря и отвечал с пятого на десятое.
— Но почему, почему ты убегал от нас, Завря?
Как ни старался Ивасик, он не мог удержаться от этого юпроса. Но и на этот вопрос Завря отвечал рассеянно. Один раз он сказал: «Не знаю». В другой: «Мне мешали твои глаза». В третий: «С одного места смотреть надоедает». И опять Ивасик не выдержал и спросил:
— А ты знал, Завря, как мне плохо было, как я боялся за тебя?
— Тебе было плохо? — переспросил Завря.— Как — плохо? Как собаке и щенкам?
— Может, даже хуже, — сказал Ивасик.
И тогда Завря сказал:
— Мне стыдно. Я не подумал. Я, наверное, болел.
И оказалось, так и было. Завря в самом деле болел — только он еще не знал этого и лишь потом догадался.
Первые два дня после возвращения Завря отказался от еды. А когда на третий бабушка Нина насильно усадила его за стол, Завря, всё думая о чем-то, рассеянно протянул ручку к хлебу, взял его и отправил в рот.
— Он жует! — сказал шепотом Глеб.
И сначала никто даже не понял Глеба, ведь все они были немного не в себе от событий последнего времени. Потом Ивасик нахмурился, наклонился к Завре и засунул палец ему в рот.
— У Заври зубы!
Бедному Завре пришлось раз десять раскрывать рот и терпеть, пока ощупывают его зубы. Его просили съесть то одно, то другое. И неохотно, и очень медленно, но все-таки терпеливо Завря жевал и жевал. Он уже не нуждался в тюбиках, которые наловчились готовить ему в семье. Немудрено, сказал Глеб, что Завря был болен и даже ушел из дому, не так это просто — вырасти сразу двум десяткам зубов, от этого можно занемочь и даже испортить нервы и характер. Так что, если подумать, нет ничего удивительного, что их Завря совсем невеселый стал.
— Это не от зубов,— сказал Ивасик,—а от мыслей.
— Еще бы! — воскликнула Лиля. — Эти живодеры запросто могли его убить.
— Он не о себе. Он о щенках.
Завря взял Ивасика за руку и подержал. А потом вылез
из-за стола и ушел к собаке и щенкам, которых целый день вылизывал.
— У него целебная слюна,— предположил Вова.
— У тебя, может, тоже целебная, да ты щенков вылизывать не будешь, — заметила Лиля.
— Мы могли потерять Заврю. И уже никто никогда не узнал бы, кто он. Надо его везти в Москву, к профессору.— решил Глеб.