Я виноват! Не казни! Ты и сам, о, Кронион,
не слышать не мог,
как оттуда,
От славной горы, где музам в усладу веселье,
целостный день уже с утренней зори
Тот мой возок погромыхивал. Больше скажу:
я трепетал от того, ибо как бы
Скрыл я объятое волей твоею во всём над землёю,
где ты навсегда повелитель.
То ж возвещу про поэта Алексия, во́зчего. Он
ни при чём; уверяю;
С богами не спорил ни с кем; а судьбой – горемыка:
песни добротно слагает,
Да только охотников петь их не много; но, в книгах
хранимы, когда-нибудь,
Может, сонмы найдутся, чтоб знать их. В давнюю
пору стремился к тому ж и Гомер,
Поэмы создавший великие в списке едином сначала,
в папирусы их занеся
Несчётные, занявши ими храм преогромный
меж стен и от пола до кровли;
К вершине ж Парнаса не сам он свой труд затащил,
то исполнили боги:
Они восхищением сразу прониклись от песен
божественных мудрого старца,
Хоть и слепого; и списки другие поэм,
по их повеленьям, писцы учинили».
Такою-то речью Гефест озадачил вестоносителя,
отрока, твёрдо наставив его
Вмиг донестись до владыки. Тою порою Кронид
уж покинул Иды вершину
И на Олимпе воссел. Туда и Гефест торопился:
вечеря богов предстояла.
Зевс уже принял депешу. Гефеста призвав,
так обратился к нему он, мудрый
И строгий: «Дел, что имеешь по кузне, сын мой
любезный, не оставляй;
Блюди и охотность и опыт; не трону тебя повеленьем
иным; меня не боись:
Я боле не гневен, поскольку безмерно в тебе ценю
мастерство и прилежность,
Какие в богах ценишь и сам да и в людях. Алексия
также не трону я;
Хоть не владелец он ни быков, ни овнов, ни коз,
чтобы нам посвящать гекатомбы,
Похвален зато его пыл во творении книг; да будут
отныне и новые, кои он пишет,
Туда ж помещённые, к музам, на верхе Парнаса.
Пусть возит туда; колесницу
Давай ему ту ж; а для памяти дёгтем не смазывай
и не чини; пусть она погромыхивает;
Пусть погромыхивает; всякий да знает, что то
не иной кто-нибудь из поэтов
На гору везёт свои строки и мысли мудрёные, —
Александрид,
и лишь он,
Как ты, Гефест, речёшь, вдохновенный искусством.
Громы, сказал я, его
Пусть осеняют, но – только! Терпеть не смогу я
стараний, когда он и молнии
Будет ронять на Парнасе, а паче – в пределах иных!
Коль станет ослушником
В этом завете моём, книгособранье его я скоро
иссыплю под гору;
Пусть там и истлеет; его ж, написателя,
за непочтенье стрелой огневою спалю,
И ветрам наказом да будет: прах его,
дерзкоковарного, всюду развеять».
Быка за рога
Надо ль, не надо, каждый сам упрямо стремится
к частной своей остановке.
Среднее тем хорошо, что оно подчас бывает