От него мы узнали о советском дикторе Левитане, читавшем текущие фронтовые сводки. Было достаточно услышать несколько произнесённых им слов, чтобы его голос тут же запомнился как неповторимый по тембру и невероятной смысловой насыщенности.
В периоды, когда я вынуждался блюсти постельный режим в светлое время суток, меня, по моей просьбе, отпускали на чердак, и, находясь там, на мягком и пахучем се́нном ложе, я, если впадал временами в забытье, то не столь болезненное, каким оно обычно бывало у меня в избе, на топчане.
Конечно, любил посещать чердачное пространство и наш домашний кот, неважно присутствовал ли тут кто-нибудь из нас или нет, ведь лестница сюда не убиралась, влезай когда хочешь. Пробираться под крышу он умел даже при закрытой входной дверце. Он, похоже, проникал сюда по какой-то своей надобности или обязанности, о которой хорошо знал и старался её соблюдать. Присутствие здесь своих хозяев возбуждало в нём живейшее участие и настоящую плотскую радость. Кот начинал мурлыкать и выгибать спину при первом же касании к нему и охотно укладывался рядом, давая себя гладить сколько душе угодно. Его мурлыканье убаюкивало меня, сокращая мои бдения, благодаря чему я начинал быстрее, чем в избе, испытывать желанное для меня облегчение.
Вдвоём мы могли позволить себе и сиденье наверху у лестницы, когда я, держа его на руках и не переставая гладить, не мог прервать этого приятнейшего занятия, сопровождавшегося мурлыканьем, когда кажется, что в таком обоюдном нашем согласии находиться вместе кроется нечто возвышенное и осветляющее, делающее нас добрее, чем мы были раньше, и это очарование мы создавали сами, усевшись вот так, удобно и просто, он и я.
Для меня в таком общении было своё обаяние, поскольку с высоты чердака я мог одновременно рассматривать открывающиеся отсюда виды и пейзажи.
Полностью лежала перед глазами площадь огородных грядок, которая заканчивалась у колхозного поля. Её начало сбоку, заслоняемое крышей, тянулось от забора, каким наша усадьба отделялась от улицы. На грядках ежегодно высаживались почти одни и те же культуры, главным образом картошка и кукуруза, и они исправно давали урожай при достаточном увлажнении дождями.
С чердака лучше виделся сад, к которому от избы также вели грядки. Некогда в нём заводились садовые деревья, но теперь они стояли запущенными, обросли кустарником и травой; в отдельных местах новые растения поднялись выше насаженных; из-за прироста совершенно прикрытыми для обозрения оказывались дальние грядки позади него, также упиравшиеся в колхозный клин. Сад не был перспективным с самого начала.
Размещённые здесь плодовые деревья – яблони, груши и сливы, а также кусты малины, смородины и бузины культивировались неграмотно, так как будучи сюда привезены, возможно, из краёв, где они могли родить, не прижились из-за климата, хотя и с жарой в летнюю пору, но и с сильными морозами зимой. Из яблонь здесь хорошо чувствовали только дички́, с красными мягкими плодами величиною чуть больше горошины, сладкие на вкус, но вполне созревавшие только ближе к осенним холодам. Мы любили ими лакомиться.
Две разросшиеся ветвистые старые яблони этого сорта росли по краю сада у прилегавшего к нему переулка. Высотой деревья были, пожалуй, в целых три избы, если брать их с крышами.
Считалось доблестью забираться на самую вершину или на самый край какой-то крупной ветки, где яблочки были якобы слаще.
Я не сразу мог познать эти тонкости в связи с травмой и круженьем головы, но когда пришло время выздоравливать, с большим воодушевлением устремился навстречу риску и почти сразу же пришёл к заключению, что мне там не страшно, надо лишь верно рассчитывать возможность падения и цепко держаться за ближайшие ветки, с каждым движением выбирая из них ту, которая потолще, при этом предполагая, что если она начинает трещать у основания и отламываться, то поблизости должна быть видима другая, а то и третья, которые и будут гарантией безопасности…
Яблочки с длинными плодоножками при ветрах во множестве осыпались вниз, их можно было собирать и на траве под деревьями, но так уж повелось, что без риска лакомство имело как бы меньшую цену.
Привольно здесь чувствовали птицы, остававшиеся на зиму, не улетавшие к югу. В зимнюю пору, когда некоторые плоды ещё удерживались на заснеженных ветках, сюда могли наведаться даже те из птиц, которым привычнее искать корм по́низу, в траве или под снегом. К таким относились местные фаза́ны, блистающие своим ярким, озаряющим опереньем; многочисленные цепочки их торопливых следов встречались на снегу едва ли не у самого крыльца.