Обязанный приносить улов, я однажды наведался и к нему, но с рыбой там обстояло намного хуже, чем в уже описанных мною местах. Сопки же, восходящие к небу и плотно обросшие хвойно-лиственным лесом, после таяния снегов представляли местность, легко подверженную возгораниям.
Пал или лесной пожар возникал где-нибудь от молнии во время весенней грозы или вследствие неосторожного обращения с огнём кого-нибудь, и уже никаким дождём он не тушился. Дым и пламя бушевали там долго, неделями, а в то время не было ещё никаких эффективных средств для укрощения огня в лесах, так что гибли, очевидно, миллионы деревьев. В ночной темноте особенно хорошо были видны очаги огня, продолжавшего пожирать пни и толстые старые деревья, добираясь до их корней, но многим молодым и крепким деревьям каким-то чудом удавалось уцелеть, так что ле́са в целом как бы и не убывало, и им были постоянно покрыты сопки, от их оснований до вершин.
Заготовки деловой древесины там, на видимых со стороны села массивах, не велись, поскольку некому было заботиться о прокладке дорог вглубь, по склонам, порою довольно крутым и опасным. Массивы дуба, ясеня, береста, липы, сосны и других пород деревьев были вырублены только с краёв и уже давно, очевидно, со времени, когда ближайшее к ним, то есть наше поселение только закладывалось и застраивалось.
Местность, обжита́я нашей сельской общи́ной, была защищена от больших па́лов проходившим у предгорий межрегиональным шоссе, и, цельных, таёжных зарослей на ней также давно не оставалось, – они были вырублены, и на их месте размещался только молодой подрост, не считавшийся особо ценным – как не предназначенный для промышленного использования. Клочками сохранялся на ней и несортовой смешанный лес, в том числе он тянулся вдоль улицы, более других заселённой, где, кроме жилых изб, размещались строение колхозной администрации и сельсовета, сельская торговая лавка и школа.
В таких угодьях заготавливали сушняк и дрова, столбики и жерди для оград и другие предметы. Деловую же древесину для постройки изб или хозяйственных помещений приходилось завозить из мест их промышленной вырубки – издалека. В военное время её завоз если и предпринимался, то небольшой, ограниченный, лишь в очень малой доле покрывавший потребности хозяйства и жителей села.
Близость государственной границы заставляла общи́ну постоянно учитывать предполагаемую внешнюю угрозу. В ряде случаев это касалось самой сути местной жизни, когда речь шла не о чём ином как о возможности выживания. Японская армия за рекой Уссури явно проявляла нервозность из-за осуществляемых по нашей железной дороге интенсивных перевозок грузов для советского западного фронта, доставляемых во Владивосток из Соединённых Штатов Америки по соглашению о ленд-лизе. Видимо, не исключались провокации с целью хоть как-то помешать этим перевозкам, например, заброс десанта или повреждение железнодорожных путей.
Как бы там ни было, но однажды, неожиданно, среди лета общи́не была дана установка в срочном порядке оставить село и перебраться в другую, безопасную местность. Надо ли говорить, что это могло значить?
За каких-то два дня составился обоз на лошадиной и воловьей тяге. При нём находились гурты скота. Телеги нагружались колхозным добром и скарбом жителей. В избах закрывались ставни и забивались входные двери. Огороды и поля были брошены в самый срок их неотложного возделывания и начала уборки.
В глубинный таёжный посёлок путь беженцев занял более двух суток. Там, в этом посёлке, стоявшем у большой реки, местные жители занимались заготовкой древесины, её частичной переработкой и сплавом, не́водами ловили рыбу. Прибывшие расселились в их домах и дворах. Частью они сразу включились в работу на тамошних промыслах, другие заботились о содержании скота, ведь переехавший колхоз отнюдь не освобождался от плановых поставок продукции животноводства, то есть нужно было скот кормить и поить. Получаемое молоко и мясо отправлялось по назначению по реке. Подростки пасли животных, что было делом нелёгким и весьма ответственным, поскольку выпасных травяных массивов здесь было немного, и к ним ещё следовало приноровиться.
В паре с кем-нибудь из подростков своего села или местных мальчишек я пас пригнанных сюда колхозных и дворовых бурёнок, телят, свиней, нянчил маленьких детей в наскоро созданном подобии детсада, удочкой ловил мелкую рыбу в за́водях. Здесь даже мне освобождение от работы не полагалось.
Чувство защищённости тайгой приходило наряду с осознанием беды, уже заявившей о себе таким вот суровым образом. Длилось это житьё в чужом месте почти полтора месяца. Возвращение опять заняло более двух суток. Улица, где стояла наша изба, порадовала нас. Травы на ней были выкошены, два деревянных и давно провалившихся мостка отремонтированы, а вся проезжая часть вычищена от травы, и вдоль неё прорыты сточные канавы, хотя и не глубокие.