— Вот шельмец этот Петька Гомозов! — осуждая и удивляясь, сказал Дегтяреву. — Наловчился пересмеивать меня. Ну и ловко! — чему-то улыбнулся, кашлянул.
Петя Гомозов, закадычный друг столяра Коновалова, ергинским хрипловатым голосом выводил за дверью:
— …На войне, ребята, я шпионом был… Зафитилили меня из Москвы на ракете ажно в само фашистско логово… — Петя усиленно нажимал на букву «я», хотя Ергин излишне якал только в одном слове — «плямяш». — Кинули, значит, мяня в Бярлин. А в те годы знал я двадцать мировых языков: удэгейский, гиляцкий, нанайский, гольдский… Потому с первых ден хрипы приняли меня за своего брата. Привязли, значит, в ставку Гитляра. Гитляр, который с челкой, устроил в мою честь банкет на сто пярсон. Дернули мы ихняго шпансу. Тут и захныкал Гитляр: «Ну, Ерзар, по всяму хронту вижу: не дотянуть мне до сядой старости. Жалко, боязно подыхать, да што поделаешь, ведь русские спуску не дадут за все мои мировые пакости, укокошат. Как отравлюсь крыситом, так, значит, оставлю тебе круглу пячать от рейха, а заодно и Еву — владей!»
Ергин продолжал копаться в моторе.
— Ну и ну… — хмыкал. — Ну и хохмач!..
Дегтярев подошел к двери посмотреть, каков из себя этот пересмешник Гомозов.
Петя оказался худеньким, рыжеволосым, в конопушках. Ребята вокруг него смеялись, он же хоть бы глазом моргнул. Дождется тишины и продолжает тоном простоватого мужичка, много натерпевшегося от лихой судьбы.
В мастерскую вошел с разноской столяр Коновалов, за ним следовал конопатый, ушастый Гомозов.
— Ну, как там, Демьян Васильевич? — Ергин обратился к столяру. — Как погода в небе? Не пора ли нам с тобой укрывать сеном яблони, не замерзнут?..
— Вот и полюбуйтесь, товарищ замполит! — вроде бы ни с чего взвился Коновалов. — Я пришел сюда работать — ему же стол клеить. Ергина не трогаю, он же, сами видите, убеждаетесь в моем донесении, первым нападает — на мою длинноту намекает. Вот и попробуй теперь, разнервированный, выбиться в отличники производства. — И тут Коновалов говорил как по-писаному, то ли для потехи, то ли что-то скрывал в себе…
Впрочем, вся эта перепалка между мастером и столяром Дегтяреву казалась сейчас слишком неуместной. Ребят выгоняют из училища, а они… У Порошкина матери нет, у Морокова — отец не родной. В школу их навряд ли возьмут, на работу хлипки, только и останется мальчишкам баклуши в подворотнях бить. Так думал Дегтярев, нетерпеливо ожидая, когда Коновалов удалится и можно будет поговорить с Ергиным.
Но Коновалов не спешил уходить. Пришлось разговор вести при нем. Дегтярев начал издалека:
— Вы за что, Елизар Мокеич: чтоб одним сучкорубом больше стало в леспромхозе или одним электриком на стройке?..
Мастер вскинул быстрые глаза на замполита.
— Знаю, к чему клоните… Земля слухом полнится.
— Так вот, — озабоченно продолжал Дегтярев. — Земляк мой, Игорь Мороков, проштрафился… Я мечтал на каникулах наведаться с ним в нашу деревню Голубичную. Неужели придется одному?.. У матери их четверо — от разных, между прочим, отцов… Игорь старший. Ждет мать: скорее бы выучился сын да помогал…
— Не все, стало быть, достойны нас наследнички, — копаясь в моторе, огорченно заметил Ергин.
Коновалов, принявшийся усердно склеивать стол, не преминул подзучить мастера:
— Ну-ка доложи товарищу замполиту, с каким ты умыслом называешь своих ребят наследничками? Внушаешь ли ты подросткам гордость за своих отцов и дедов? Слышу я: говоришь «наследнички» не от чистого сердца, а как-то подковыристо… Дескать, вот раньше были настоящие парни, а вы так себе — горе луковое, одним словом — наследнички…
— Садись, сосед, к верстаку, давай закурим, — тихо сказал мастер. — Надо нам чем-то помочь Илье Степановичу. Слышишь, его земляк попал впросак, а с ним и плямяш мой. Садись, сосед, будем вместе думать.
— Пошто нынче племяшом не хвастуешься? — Столяр упрямо не хотел закуривать «трубку мира». — Вон мой Петро — парень с чистой совестью!
Ергин снял с головы кепку, обнажив густые, цвета стальной проволоки волосы, протянул столяру пачку сигарет; тот, хмурясь, шатал, разглядывал стол.
— Мороков, Мороков… — что-то вспоминая, рассуждал вслух Ергин. — Как же, наслышан о нем. Такой коренастый, все ходил по табору и что-то жевал…
— Так Мороков деревенский парень, — улыбнулся Илья, — а в деревне, бывает, в страдную пору ни обедов, ни ужинов не признают, — что съел на ходу, тем и сыт.