25. О том, как Бог франков явил над Балдуином третье чудо
— Одевшись как подобает королеве, в парадные одежды, Мелисента вышла из города. Это был торжественный, церемониальный выход, со свитой, под пение труб. Мелисенте пришлось приложить немало усилий, чтобы подавить нетерпение и скрыть обуревавшие ее чувства.
На дороге у стен Иерусалима «мамочки» громко рыдали, рвали на себе волосы и посылали проклятия Евангелине, которая забрала «их мальчика» и не сумела уберечь его. Под деревом в неловкой позе валялся мертвый шут. Мелисента обратила на него внимания не больше, чем на падаль.
Плакальщицы расступились, освобождая королеве дорогу. Та подошла к мертвому сыну и долго смотрела в его молодое лицо.
Стоявшая рядом на коленях Евангелина подняла голову. Черные глаза, полные внутреннего света, испытующе глядели на Мелисенту. Тихий голос произнес:
— Неужели вы не узнаете этого юношу, ваше величество? Ведь он так похож на вас!
Мелисента открыла уже рот, чтобы ответить, как и собиралась, «нет», но под лучами властного света веры, исходившего от Евангелины, королева дрогнула.
— О да, — молвила она, — я узнаю его. Это дитя было рождено мною от Фалька Анжуйского.
Она сжала пальцы в кулак и прикусила губу. Византийка вынудила ее сказать правду. Впрочем, теперь это не имело значения. Балдуин мертв.
— Несите его в храм, — велела королева. И пошла первой. Ее окружили госпитальеры. Евангелина догнала Мелисенту, схватила ее за руку. Византийка не выглядела опечаленной — скорее, растревоженной. Она будто стояла на пороге открытой двери, готовясь шагнуть куда-то…
— Рано отчаиваться, ваше величество, — проговорила она, показывая хрустальный сосуд со святой водой. — Здесь вода из источника в Алеппо. Господь совершил одно чудо, совершит и второе, ибо не впустую был, по милости Его, исцелен этот юноша.
Вера Евангелины была столь сильна, что королева похолодела. Неужто столько сил было потрачено впустую? Неужто рука Господа и впрямь простерта над сыном Фалька Анжуйского?
— Вы полюбили моего сына, дитя мое? — спросила королева мягко.
— Нет, ваше величество, я люблю его как брата во Христе. Теперь же, когда я исполнила завещанное мне ангелом, я могу поступить согласно моему давнему желанию и удалиться в монастырь.
— Как вы нашли Балдуина?
— Случайно. Я встретила его на дороге, больного и беспамятного.
Тем временем к королеве приблизились госпитальеры и сказали, что она может, если ей угодно, помолиться над телом сына в храме.
Мелисента вошла в храм. Там было безлюдно, если не считать одной сестры-госпитальерки. Опустившись на колени, королева тихо оплакала свое дитя, которому пятнадцать лет назад дала жизнь.
— Ваше величество, — тихо заговорила с Мелисентой госпитальерка, — каково будет ваше решение? Та девушка, византийка, уверяет, что Балдуина можно вернуть к жизни, если окропить его святой водой из Алеппо и совместно воззвать Господу, моля о чуде.
Мелисента долго молчала, припав головой к ногам Балдуина. А затем отерла слезы и встала.
— Пусть мертвые останутся мертвыми, — проговорила она. — Отслужите погребальную мессу и похороните тело.
Кивнув, госпитальерка направилась к выходу. Мелисента вдруг бросилась за ней.
— Сестра!
Госпитальерка удивленно оглянулась. Мелисента упала на колени, коснувшись губами пола.
— Сестра, простите меня!
— За что? — спросила госпитальерка тихо.
— Просто — простите!
— Господь простит вас, — молвила госпитальерка. — Не в моей власти отпускать вам грехи. Но я могу смиренно молить Господа за вас.
Королева поднялась на ноги и вышла из храма, чтобы распорядиться о подготовке к похоронам.
Но Евангелина опередила ее. С горящими глазами византийка воздела руки, показывая сосуд со святой водой. Ее вдохновенная проповедь зажгла госпитальеров, и они начали общую молитву о чуде.
И вдруг словно золотая или огненная тень пронеслась вдруг сквозь толпу молящихся, вошла в храм, где покоилось тело, наполнила воздух сиянием и ароматом.
Мелисента закрыла лицо руками, не в силах вынести этого света, и не отняла ладоней от глаз даже тогда, когда вокруг раздались громкие ликующие крики о свершившемся чуде.
///Перевожу всю эту высокопарную ахинею на человеческий язык: приперся Эжен, задерганный и злой, и сказал: «Пусть живет, коли вы тут все так молитесь, но чтоб больше никаких воскрешений!..» Таким образом, мастерским произволом была пущена псу под хвост исступленная работа целого дня, стоившая, к тому же, жизни несчастному Райану, которого закопали тайком на госпитальерском кладбище, снабдив крест лаконичной эпитафией: «Здесь покоится Райан ап Гвиттерин, да смилуется Господь над ним!»///
26. О том, как Мелисента спасала Константинополь
— О королеве Мелисенте говорили, что более изворотливой гадины свет не видывал. Едва рушился один ее коварный замысел, как она мгновенно изобретала новый.
Однажды Мелисента доверительно сказала своим приближенным:
— У вас была уже возможность заметить, что мое величество чрезвычайно разборчиво… в целях.
Целью же Мелисенты был объединенный христианский Восток — естественно, под верховной властью королевы Иерусалимской. Поначалу Мелисента желала заключить со схизматиками-византийцами унию. Ибо византийцы были для латинских франков тем, что у нас называется «мелахида», то есть «еретики».
Лучшего способа наложить руку на Константинополь, чем женитьба Балдуина Иерусалимского на Евангелине, единственной дочери Мануила Комнина, Мелисента не видела. И потому — раз уж устранить Балдуина не удалось — Мелисента немедленно пустила своего сына, что называется, «в дело».
Исцеленный Балдуин набирался сил в саду госпиталя, где его охранял светлоглазый смуглый молодой монах из Алеппо, вооруженный алебардой. Об этом попросила сама королева. Теперь, когда для Балдуина нашлось столь важное место в планах королевы, она не на шутку опасалась за его жизнь.
Во время благодарственного молебна по случаю чудесного исцеления Балдуина Мелисента разрыдалась, и когда месса закончилась, королеву вывели под руки — так она ослабела. Какое-то сильное чувство сотрясало ее душу. Возможно, то была странная благодарность Господу, не допустившему ее совершить злодеяние.
С исцеленным Балдуином королева встретилась довольно прохладно. Оба были смущены и опасались, что второй выкажет слишком бурные чувства. К великому облегчению Балдуина, королева лишь проговорила, не поднимая глаз:
— Наконец-то вы здесь, дитя.
— Я счастлив обрести вас, матушка, — отвечал Балдуин. Он столь разительно переменился, что теперь Мелисента едва узнавала его. Несториане накачали его добродетелью до самых глаз.
— Я все вспомнил, матушка, — продолжал Балдуин покаянно. — Ужасно! Мне трудно представить себе, что я причинил людям столько зла. Но теперь я совершенно раскаялся во всем и буду творить одно только добро.
— Хотелось бы надеяться, — с усталой улыбкой молвила королева.
Ласково простившись с сыном, она поспешила к Евангелине и подступилась к ней с такими речами: