Увидев портрет великого князя Владимира, она вдруг понимает, что герцог Гамильтон это не предел мечтаний, есть красота более совершенная и приятная. И они с сестрами Сапожниковыми, восхищенные как институтки, по очереди целуют портрет великого князя в губы.
Но сам Петербург ей не очень нравится. «Петербург — гадость, мостовые — невозможные для столицы, трясет на них нестерпимо; Зимний дворец — казармы, Большой театр — тоже; соборы роскошны, но не складны и плохо передают мысль художника». (Запись от 6 августа 1876 года).
Впрочем, вспомним, нравился ли ей вообще поначалу хоть один город! Пробудь в Петербурге подольше, может быть, мы прочитали бы еще об одном ее романе и другие, поэтические строки о северной Пальмире.
Но Москва ей нравится с первого взгляда, потому что она не похожа ни на что, прежде виденное. «Москва — самый обширный город во всей Европе по занимаемому им пространству; это старинный город, вымощенный большими неправильными камнями, с неправильными улицам и: то понимаешься, то спускаешься, на каждом шагу повороты, а по бокам — высокие, хотя и одноэтажные дома, с широкими окнами. Избыток пространства здесь такая обыкновенная вещь, что на нее не обращают внимания и не знают, что такое нагромождение одного этажа на другой». (Запись от 12 августа 1876 года.)
В Москве подают телячью котлету таких размеров, что она будто целый цыпленок, а блюдце с икрой представляет всего полпорции, которой в Италии хватило бы на четверых. Дядя Степан ходит за ней по пятам и все время спрашивает, не хочет ли она поесть, что ее утомляет.
Наконец они приезжают на родину в Полтавскую губернию. Она попадает сразу же в совершенно другую атмосферу, все ее родственники и знакомые — люди уважаемые, богатые. Отец, Константин Башкирцев, — предводитель полтавского дворянства. На станцию приехал ее встречать брат Павел, который теперь живет с отцом, позже к ним присоединился дядя Александр Бабанин, последним ее встретил отец, примчавшийся на тройке князя Михаила Эристова, пасынка своей сестры княгини Эристовой; с ними прибыл и Паша Горпитченко, Мусин кузен.
«Э. совершенный фат, страшно забавный и смешной, низко кланяющийся, в панталонах, втрое шире обыкновенных, и в воротничке, доходящем до ушей. Другого называют Пашей; фамилия его слишком замысловатая (Горпитченко — авт.). Это сильный и здоровый малый, с каштановыми волосами, хорошо выбритый, с русской фигурой — широкоплечий, искренний, серьезный, симпатичный, но мрачный или очень занятой, я еще не знаю». (Запись от 20 августа 1876 года.)
Все это были довольно состоятельные наследники землевладельцев. В 1900 году все они еще были живы и в справочном суворинском издании «Вся Россия» на 1901 год указано количество земли, которой они владели. У князя Михаила Андреевича Эристова в Полтавской губернии был 1123 десятины земли, что в пересчете на гектары равняется 1225 гектарам. У Павла Аполлоновича Горпитченко в Харьковской губернии 1178 десятин, или 1285 гектар, не считая жениного приданного в Курской губернии в 838 десятин, или 913 гектар. И, наконец, беднее всех был брат Марии Башкирцевой, Павел Константинович, он имел в собственности в Полтавской губернии всего 518 десятин земли, или 564 гектара. Правда, примерно таким же количеством земли владела его мать, Мария Степановна Башкирцева. Это была та земля, которая перешла бы в собственность ее дочери, Марии Башкирцевой.
Отец гордится своей дочерью-красавицей, кавалеры наперебой ухаживают за ней, вскоре появляется и основной жених, ставку на которого делают мать и тетка, Григорий (Гриц) Львович Милорадович. С ним Муся была знакома еще в детстве, к нему ее возили на встречу в Вену в 1873 году, но поскольку из дневника эта поездка была выкинута, то здесь они встречаются как первый раз после детства.
«Шесть лет тому назад в Одессе maman часто виделась с m-me М. (Милорадович — авт.), и ее сын, Гриц, каждый день приходил играть с Полем и со мною, ухаживал за мной, приносил мне конфеты, цветы, фрукты. Над нами смеялись, и Гриц говорил, что он не женится ни на ком, кроме меня, на что один господин всякий раз отвечал: «О, о! какой мальчик! он хочет, чтобы у него жена была министр!» (Запись от 22 августа 1876 года.)
Тогда, прощаясь, они с разрешения родителей, поцеловались. Она нашла, что с тех пор Гриц не переменился, у него тот же тусклый взгляд, тот же маленький и слегка презрительный рот, легкая глуховатость, над которой подсмеиваются окружающие, однако он отлично одет и у него прекрасные манеры. В театральной ложе, куда она отправилась с отцом и с целым сонмом своих ухажеров, ей удается отправить князя Мишеля за стаканом воды, а самой перекинуться несколькими словами воспоминаний о детских годах с Грицем.