Смерть никак не прокомментировал рассказанную историю и не предложил никакого совета. Да и не важно: мне своих мыслей хватало. Этого ли я искал? Какой-то забытый кусочек моей жизни, особое воспоминание, что внесет в мое бытие смысл? Воспоминаний у меня было много — о родителях, о возлюбленных, о ночах, что я провел, валяясь один на улице, — картинки плыли у меня в голове бессмысленной чередой. Но было одно, превосходившее все прочие, — единственный образ, способный вызвать во мне значительный эмоциональный отклик: видение луга, что сбегает к реке, и женщины, которую я когда-то любил, ждущей на берегу.
Но и оно не утоляло моего томления.
После усилия мысли я вновь обратился к привычной обыденности.
— Как вам удалось загореть? — спросил я у Смерти.
— На Гавайи ездил серфить, — ответил он терпеливо. — Входит в новый договор, который я у Шефа выторговал: нам всем теперь полагается двухнедельный отпуск. Есть и другие дополнения — в том числе у меня отныне есть довольно ловкий навык — Прикосновение Смерти называется, благодаря ему я несколько меньше сомневаюсь в своей работе. А сейчас, простите, мы уже близки к месту назначения…
Заморосило. Мы свернули на подъездную аллею и остановились у черных кованых ворот. Смерть помахал рукой, ворота раскрылись, и мы покатились дальше с почтительно невысокой скоростью. Пейзаж вдали смотрелся непринужденно вылепленным, словно мы прибыли на земли некоего провинциального имения: аллея усыпана гравием, изгибы холмов мягкие, низкие, купы призрачных деревьев рассажены эстетически приятной выставкой. Вопреки впечатлению порядка, от этого места веяло угрозой, от которой у меня свело нутро. Мы спустились в темную долину и некоторое время двигались вдоль ручья, а затем вновь поднялись на обширную равнину. Очевидного выезда отсюда не было: дорога резко обрывалась на краю чуть возвышавшегося поля, и примечательны на нем были только три дуба на равном расстоянии друг от друга, вдоль склона по прямой.
Смерть остановил машину и вышел, забрав чемоданчик с собой. Отомкнул застежки, извлек косу. Быстро дернул кистью, и прибор с несколькими тошнотворными щелчками собрался. Смерть прислонил косу к капоту, обошел машину и, открыв багажник, помог обугленной паре выбраться.
— Никогда в жизни со мной так скверно не обходились, — сказал одно тело.
— Да и после жизни тоже, — сказало второе.
— Ничего нельзя Агентству доверять.
— Все равно мы бы не оказались здесь, если бы взяли такси…
— Ой, да пожалуйста. Давай, вали все на меня. Можно подумать, ты всегда все делаешь как надо.
Смерть оставил их препираться и открыл мою дверцу.
— Можете помочь, если желаете.
Я положил голову без тела в сырую траву и пригласил оставшихся мертвецов на выход. Безопасность салона они покидать не стремились, пока я не сообщил им, что единственная альтернатива — возврат в Хранилище. Большинство пассажиров снизошло и выбралось на дорогу, где бездельно уставилось на облака. Единственное серьезное возражение поступило от ездока на крыше. Я отвязал ему ноги, и он сказал:
— Осторожнее — они мне пригодятся для ходьбы.
— Я стараюсь.
— Ой, мне сразу полегчало.
Я распустил веревки у него на груди.
— Я не нарочно вам руку оторвал вообще-то.
— Ага… Не то чтобы она мне была нужна — всего-то один из инструментов моего ремесла. К счастью, мастерская по-прежнему на полном ходу. — Он постучал костяшками по наименее сгнившей части своей головы.
— Сколько еще раз мне извиниться?
— Одного хватит. — Он заулыбался, как сумел. — А чего вы меня не спросите?
— Вы о чем?
— Я слыхал, как вы допрашивали черепушку-растеряху. Болтливее мертвеца в жизни не встречал… Что ищем?
— Я пока не знаю. В этом-то и неувязка.
— Может, я смогу вам помочь.
— Сомневаюсь.
— Боюсь, у вас невеликий выбор, — сказал Смерть. Я не отдавал себе отчета, что он стоит рядом, и внезапный вид его громадной фигуры и устрашающей белой маски растревожил меня. Я дернулся назад и упал на гравий. — Вы уже начали второй разговор — или желаете отказаться от этой возможности? — Я покачал головой. — Вот и славно. Однако нам все же необходимо двигаться.
Я встал и закончил отвязывать труп. И вновь подумал, что мною управляют. Но все же это личина моей обиды на самого себя. Смерть вполне отчетливо объявил условия: он разрешит мне поговорить лишь с тремя своими клиентами. Если я позволю себе увлечься праздными пересудами с ними, виноват буду сам, и никто больше.