— Ладно. Выбор у нас один — футболка «Я друг семиокого агнца™». Обожаю этот бренд — и логотип у них классный.
Он сунул три футболки мне в руки и предоставил насладиться рисунком самостоятельно. Под девизом красовался маленький, но прелестно подробный ягненок с громадной головой, семью глазкам и очаровательной улыбкой.
— Вы едете, — сказал он. — Вы и одевайте их.
Я выбрал футболку, прилежно ее развернул, разгладил у себя на груди и затем подошел к первому трупу.
— Поднимите руки, пожалуйста.
Труп со вздернутым носом уставился на меня высокомерно, однако руки продолжил держать по швам.
— Так-так, — осклабился Несыт. — Вы не говорите на мертвецком?
— Помню лишь самую малость.
Он недовольно хмыкнул, схватил футболку и залился долгим, громким стенанием с разнообразными стонами, кряхтеньем и хныками, в конце которого мертвец улыбнулся и задрал руки. Несыт повторил все то же самое, обращаясь к другим, но, добравшись до лоскутного трупа, подозвал меня. Пригнул ей голову набок и показал на шею.
— Ничего странным не кажется?
Кажется: номер был стерт.
Губы у меня запечатаны, веки прошиты нараспашку. Созданье стоит надо мной, у него длинный изогнутый кинжал с жестоко иззубренным лезвием — ритуальный нож, лезвие блистает светом.
— Больно не будет, — говорит оно, поглаживая меня по шее.
Возносит нож мне над грудью. Я раздираю губы и кричу.
Мой мир преображается. Единственная постоянная величина — каменная плита подо мной и многоглазая, многорукая тварь сверху, а все остальное изменилось. Я лежу в громадном морге. Стены и потолок — из костей и плоти. Меня окружают сотни тел, у каждого свой мучитель с церемониальным ножом. В воздухе душно от криков. Неумолчный, тошнотворный звук металла, рубящего мягкие ткани. Пылают огни, куда летит отсеченная плоть. Пол омыт кровью.
— Вообще-то я соврал, — говорит стоящее надо мной созданье. — Больно будет. В смысле по-настоящему больно. Почувствуешь боль как никогда прежде. И хуже того, мне от этого будет приятно. — Оно смеется, затем резко умолкает. — Кажется, это и называют удовлетворением от работы.
Нож срывается вниз по стремительной дуге, вонзается мне в грудину. Тело мое превращается в бушующее пламя, в преисподнюю муки — в сердцевине же крошечный осколок моего существа остается прохладным и спокойным.
Вот чего ищет, втыкаясь, нож.
— Этот трупец — выбор Глада, — сказал Несыт. — Верьте слову, он свое отработал. Я должен донести Шефу. По моим сведениям, ей полагается Воссоединение в Нижнем хранилище. Можно подумать, у нас компьютеров нету…
— Вы слишком полагаетесь на технику, — послышался голос сзади.
Я обернулся. Там стоял Глад — и, если не считать черной набедренной повязки, был он совершенно голым. Сроду не видел я никого худее. Называть его руки и ноги тощими — глупо: на костях висело так мало плоти, что тело было почти прозрачным. Одежда сейчас не прикрывала его усохший костяк, и даже лицо казалось истощеннее: вид у Глада был измученный, призрачный, запавшие глаза и изможденные щеки. Жирный скелет, не более.
— Как я выгляжу? — спросил он.
— Великолепно, — сказал я.
— Видал я и худее, — съязвил Несыт.
— Я думал, у вас уже все готово, — отозвался Глад.
Помощник проворно облачил оставшихся мертвецов в темно-синие «бермуды» и парусиновые туфли в тон.
— Элегантно-повседневно, — одобрил Глад. — То что надо для Верхнего хранилища.
Он подвешивал каждому мертвецу заламинированную бляху со штрих-кодом, когда послышался приглушенный звонок, делавшийся все громче. Глад полез в складки набедренной повязки и извлек оттуда мобильный телефон.
— Да, он здесь… Нет. Собираемся выехать… Он совершенно не в курсе своей роли в этом деле, как и я. Но указания отчетливы: сопровождать его, пока он не отыщет ключ… Согласен. Методы у Шефа извращенные до предела. Не знаю, почему он сам этим не занялся… Нам всем бывает скучно. Это не означает, что нужно терять профессионализм…