— Как круто! Я всегда хотела попробовать.
— Нет. Ты не понимаешь. Я сплю в гробу, потому что мне так безопасно. Потому что меня в нем похоронили. Потому что он напоминает мне о спокойных днях до воскрешения. — Я силился найти слова, что отразятся у нее в глазах, и наконец нашел простейшие — определение меня: — Я ходячий мертвец!
Лицо Зоэ не явило ничего: я не понимал, сочла она меня вруном, или постигла мое признание во всей полноте, или же попросту приняла все это за метафору, которую теперь пыталась разобрать. И я был зачарован. Не мог двинуться с места. Хотел лететь отсюда на кладбище, где смогу благодарно, очертя голову, нырнуть в разверстую могилу, но хотел я и посмотреть, как подействует на нее мое признание, — и, в конце концов, между моими словами и ее повис лишь миг.
— А мы все кто? — сказала она.
Я ушел, не оборачиваясь. Я тосковал по живому человеку, каким когда-то был, по биению его теплого сердца и дыханью, что наполняли его легкие светом, — но тот человек умер давным-давно.
Опустил голову, спрятал лицо. Вся моя отвага увяла. Я не сомневался, что меня перехватят прежде, чем я доберусь до кладбища. Вцепился ради утешения в свое гробовое одеяло — и в анкх, висевший у меня на шее, надеясь, что он отвадит незнакомцев и защитит от их взглядов.
Смерть меня ждал. Возник он из-за дуба и учтиво склонил голову. На нем были «док-мартензы», синие джинсы и фланелевая рубашка в клетку, расстегнутая у горла; имелись при нем и две лопаты — он опер их о дерево, когда я подошел.
— Полагаю, это ваше, — сказал он.
Полез в карман рубашки и вручил мне нечто маленькое, мягкое и немного липкое. Кончик пальца, который я себе сегодня отсек.
— Как ваше прекращение? — спросил я.
— Решил оставить ей жизнь. Таков приятнейший пункт моего нового договора. Раз в неделю мне разрешается пощадить одного из моих клиентов, по своему усмотрению. Работа от этого делается не такой предсказуемой. — Тон у него был глубоко профессиональный: расслабленный, но отстраненный, словно мы прежде не знались. — Оказалось, этот маленький кусочек плоти застрял у нее в горле. Когда я решил спасти ее, она уже была довольно синей. К счастью, пальцы у Глада гораздо ловчее моих — он извлек его менее чем за минуту. — Смерть улыбнулся воспоминанию. — Держите это где-нибудь в сохранности. Оно вам упростит ситуацию на Судном Дне.
Я положил кончик пальца в карман спортивной куртки, рядом со сложенным договором на Воссоединение, застегнул молнию.
— Я не нашел, что искал, — сказал я.
— Знаю. Думал, из услышанных историй вам удастся уразуметь, чего вы хотите, но я вас переоценил. Простите.
Я пожал плечами.
— Мне не нужны ни деньги, ни власть, ни любовь. Я не способен к значимым достижениям. Я не верю, что завтра будет лучше, чем сегодня. Пялясь в землю, я не вижу радуг. У меня уже есть чувство долга — оно меня определяет — и единственное главное воспоминание, за которое можно держаться; но ничто из этого не наполняет внутреннюю пустоту. Если б я мог соединить эти качества в одну всеобъемлющую мысль, она могла бы стать частью сути, которой, как мне сообщили, у меня нет; но поскольку даже эта простая задача мне не по силам, прекращение — мой единственный выбор.
Он, казалось, растерялся, но сказал:
— Как пожелаете.
— Однако в начале недели вы намекнули, что меня за мои услуги вознаградят. Я сознаю, что безупречен не был…
— Ваши усилия высоко оценены, — перебил он. — И, если позволите предложить… Вследствие переезда Агентства я вскоре займу гораздо больший кабинет, и вы могли бы обдумать включение ваших кожи и волос в мой новый ковер. Когда вас разнимут на части, сшивка относительно безболезненна. Мы могли бы все устроить прямо сейчас. — Он тепло улыбнулся. — Но, разумеется, выбор за вами.
Желаний у меня было множество. Я мог бы попросить его отмотать назад мое посещение Эми, чтобы избавить ее от памяти о том, что она вновь меня видела. Я мог бы попросить, чтобы он устранил любые следы моего бытия, чтобы мне исчезнуть полностью. За годы я даже ощутил растущее желание отомстить человеку, который меня убил, и уж Смерти это подвластно… Но по-настоящему мне хотелось лишь одного подарка.
— Я бы хотел поговорить со своими родителями, лицом к лицу, — сказал я. — Затем я желаю быть похороненным с ними.
Он вручил мне лопату. Мы пошли к могильной насыпи у низкой каменной ограды и принялись копать. Земля была твердая и промерзшая, получалось у меня плохо, а вот Смерть скоро вошел в ритм и кидал здоровенные комья тугой, как камень, почвы в окружавшую траву. Чуть погодя он принялся насвистывать веселую мелодийку. Я смутно узнал ее и спросил, что это.