На мостовой через дорогу собралась толпа. Я встал в сторонке и наблюдал это угрюмое зрелище издалека. Погреб полностью поглотило пламя, языки сверкающего желтого огня рвались вверх и жадно облизывали цоколь. Парадная дверь уже полыхала, окна повело, они лопались от жара, на фасаде образовалась глубокая вертикальная трещина. Вся конструкция, казалось, кренится и будто того и гляди рухнет.
Я знал, что Иероним будет цел, и мои мысли обратились к трупу в старом Архиве. Я задумался, застряла ли она внутри. Хотелось ринуться в здание и героически вынести ее из огненной бури… Но я не герой. Так или иначе, жест подобной смелости привлечет внимание, а я даже не был уверен, забрали ее оттуда или нет. Просто стоял, завороженный, смотрел, как раздувается эта преисподняя, слушал рев и треск пламени — и внутри этого кошмарного грохота различил более знакомый звук, слабый, но до странного бодрящий.
«Пляжные мальчики» пели «Санта-Клаус едет в город».
Я перешел канал и железнодорожные мосты и оказался на широком сером лугу. Направился к реке на горизонте — полоске серебра в лунном свете.
Оставил город позади, и жар и шум огня утихли, и вот я — один в тишине и тьме. Я сжимал сережку Эми и кулон Зоэ — мои защитные талисманы, замаранные глиной из могилы моих родителей. Боялся, но нестерпимое томление волокло меня вперед.
Хрусткую землю полосовали колеи, я часто спотыкался, но каждый раз прибавлял шагу, и цель придвигалась. Полоска ширилась, темнела и стала наконец просторным черным руслом, в котором отражался свет полной луны, сиявшей безликим богом. Я встал на берегу и вперился в густую маслянистую воду. Все равно что смотреть в Стикс.
Я ждал и ни о чем не думал.
Ко мне брела темная фигура. Казалось, она меняет очертания: поначалу была человеческой, затем поскакала на четвереньках, как зверь, следом разбухла, отряхнула с себя кожу и преобразилась в гротескный кошмар. Я учуял его желание, его злую волю, его решимость… И наконец осознал истинную цель своего пути. То, что я считал своим поиском полноты, оказалось лишь случайной главой в истории этой твари. Я — второстепенный персонаж, а сказ продолжится и после того, как меня не станет.
Зверь перескочил воду и приземлился на берегу рядом со мной, и земля содрогнулась. Он высился надо мной, сопел и пускал слюни — и был страшнее всего, что я когда-либо себе воображал. Мне было невыносимо на него смотреть. Я закрыл глаза и пал от ужаса на колени, но его мерзкий образ уже впечатался мне в мозг. Он стоял на двух крепких косматых ногах, оканчивавшихся ступнями-крючьями, толстое ящерное тулово светилось, как исполинский янтарь, из него росло два громадных черных крыла, многочисленные мускулистые руки и свирепо изогнутые лапы могли порвать меня в клочки в один миг, но самыми жуткими показались десять витых черных рогов, торчавших из семи яростных голов… Пусть бы это оказалось галлюцинацией. Пусть бы земля поглотила меня. Хоть бы проснуться. Но, когда я вновь глянул вверх, семь пар безжалостных черных глаз всматривались в меня пристально, а семь здоровенных ртов плевались огнем и кислотой сквозь зазубренные клыки.
— Вот мы и встретились, полуживец. У меня есть то, что ты ищешь, у тебя есть то, что мне надо. Моя судьба — совершить эту мену.
От ужаса я не мог говорить.
— Ты, может, думаешь, что неуязвим, — но воды Стикса не защитят тебя от меня… Поторопись, я теряю терпение.
Я вспомнил свою грезу. У меня был лишь ответ, лишь эта надежда, за которую я мог уцепиться, и все же она казалась такой нелепой. И впрямь ли эта тварь не желает ничего больше, кроме этой сережки? Во сне я вырвал ее из уха и швырнул демону под ноги, но мой дар оказался невознагражденным, и потому, вероятно…
— Отдай мне ключ! — взревел зверь.
Я послушался. Не думая. Сорвал с шеи цепочку с кулоном Зоэ, намотал на кулак и вскинул руку. Когтистая длань потянулась вниз, схватила меня за пальцы. Она была чешуйчатой и теплой, но быстро сделалась горячей, а следом — испепеляющей. Я закричал. Почувствовал, как плоть течет с костей. Зверь усилил хватку. Я попытался вырвать горящую руку другой, но и ее втянуло в тигель. Я посмотрел зверю в холодные черные глаза, надеясь отыскать милость.
— Мучаешься небось, — хохотнул он.
Отпустил. Руки у меня обнимало пламя. Медленно разжал он мои обугленные пальцы, вынул анкх и покачал добычей перед каждым из семи лиц. Рты пускали слюни удовлетворения.
Я оглядел свои истлевшие руки. Кости и суставы скрутило. Кожа почернела и сморщилась.