Я по-быстрому проскочил его поле обзора и сел на край низкой койки. Заявить, что знаю, о каком эпизоде он говорит, я не мог, но следующие два часа хранил уважительное молчание, пока серия не закончилась. По совпадению это бездельное время подарило мне ответ на вопрос, который я обдумывал с утра понедельника. Пока смотрел, я начал узнавать приметы местности последних трех дней, места, которые посетил, даже кладбище, на котором сам похоронен; и задолго до того как один из персонажей упомянул название города, я вспомнил наконец, где я. В Оксфорде.
Какое облегчение; однако оставались и более насущные вопросы. В особенности мне по-прежнему хотелось знать, что стряслось с Адом. Пока шли финальные титры, я прогулялся к столу у дальнего окна, чтобы собраться с мыслями. Дебош выключил телевизор и зевнул. Я развернулся и только изготовился заговорить, как снадобье Мора нанесло последний и самый свирепый удар.
Я содрогнулся, споткнулся о ножку стола, дернулся вперед, попытался удержать равновесие, утратил его полностью и упал на кактус в углу.
Есть ли предел невезучести?
ЧЕТВЕРГ
Смерть от машин
Четверговый наряд:
Привычный костюм в блестках, белые спортивные тапочки, незабудковые трусы, носки цвета морской волны, вышитые улыбчивыми раками, и небесно-голубая футболка с загадочной, хоть и несколько вялой надписью «НЕ ТРЕВОЖИТЬ». Я наблюдал за тем, как облачаюсь, в зеркало на двери шкафа, и мне в новом имидже показалось уютно.
Я был самым четким ходячим мертвецом в городе.
В столовой было битком. Присутствовали все Агенты, их разнообразные завтраки укрывали стол, словно разноцветная ряска. Единственное свободное место — низкая табуретка в дальнем углу, где я, избежав столкновения с Дебошем в одном из его постоянных походов в кухню, и уселся.
— Как там кактус? — поинтересовался Мор.
— Ему лучше, чем мне, — ответил я.
Дебош исчез за распашными дверцами и вернулся с плошкой хлопьев и кое-какими фруктами для меня, после чего вновь накинулся на экологичный йогурт. Он и прошлым вечером оказался не менее услужлив: провел чуть ли не час, терпеливо извлекая более сотни иголок пинцетом. Я просидел остаток вечера в ванне, утишая неприятные ощущения, смывая разнообразные трупные запахи, накопленные за последние пару дней, и размышляя над тем, подходит ли мне смерть от несчастного случая. Что-что, а уж коллизия с кактусом утвердила меня во мнении: если как подмастерье не состоюсь, в могилу я, спотыкаясь и падая, отправляться не хочу. Такой последний звонок виделся мне слишком случайным, слишком неуправляемым.
— Как там кровоподтек? — спросил Смерть у Мора.
— Я тебе вчера доложил.
— Да?
— На совещании.
— А.
Тишина.
— А сейчас он как? — заорал Раздор, плюясь прошутто.
— Меньше, — ответил Мор.
— А?
— МЕНЬШЕ.
— Хм-м.
Тишина.
— Что будешь дальше делать? — продолжил Глад.
— Еще раз попробую, — ответил Мор.
— Есть свежие мысли?
— Да.
— Хорошо.
Тишина.
Сидя и жуя банан, наблюдая за своими нанимателями, я уловил необычную для ходячего мертвеца сложную мысль. Я не вполне понимал, что эта мысль значит и интересна ли она вообще, но вот что говорил мне мой мозг.
Разговор Агентов походил на многие из тех, какие я вел, пока был мертвым. Он как исправная, действенная машина: слова создавали простой механический ритм и неустанно работали, чтобы получался полезный продукт с минимальными затратами. В гробу точно так же. Для трупа слова значат в точности то, что обозначают, а если нет, объяснения затянутся вплоть до Страшного Суда. Следовательно, раковина — твердая внешняя оболочка, защищающая уязвимую сердцевину. Машина — прибор, который механической мощностью перемещает движимые части. Гроб — шесть деревянных стенок, отделяющих мертвеца от почвы. Для метафоры или недопонимания пространства не остается.
Трупы воспринимают все по номиналу. Вот почему их никогда не приглашают на вечеринки.
— Что у вас на сегодня по плану? — спросил меня Глад.
— Пойдем на ярмарку, — ответил Смерть с натужной веселостью. — Под прикрытием.
— Везет мудакам, — влез Раздор. — Мы с Дебошем потратим сегодняшний вечер на пиар в центре города. Драки с поножовщиной, мелкая буза — такая вот хрень. — Он оглядел стол, ожидая сочувствия. — Очевидно, я бы предпочел оказаться на остром конце.