— Библиотеку?
— Место, где хранятся книги. Энидэй, ты что, никогда не бывал в библиотеке?
— Я забыл.
Но за разговором в памяти всплыли стопки книг, потертые корешки, шиканье библиотекарши, безмолвные мужчины, склонившиеся над столом, женщины, погруженные в чтение. Меня водила туда мама. Моя мама.
— О, что-то такое вспоминаю вроде бы. Мне там давали какие-то книги, и я должен был потом приносить их обратно, когда прочитаю. Там еще были разные бумажки, на которых я писал свое имя.
— Вспомнил.
— Но я же не мог писать «Энидэй». Я писал какое-то другое имя…
Она взяла грушу, осмотрела со всех сторон:
— Дай мне ножик, Энидэй, я с тобой поделюсь. А потом, если будешь себя хорошо вести, покажу тебе библиотеку.
Обычно мои друзья отправлялись в путь перед рассветом, но в тот раз вышли ровно в полдень. Мы, Лусхог, Крапинка и я, шагали не спеша, наслаждаясь прогулкой, чтобы попасть в город в сумерках. У шоссе нам пришлось долго ждать перерыва в плотном потоке машин, чтобы перебежать на другую сторону. Я внимательно присматривался к каждой машине: вдруг за рулем окажется та самая женщина в красном плаще? Но наша канава была слишком далеко от дороги, и, конечно же, я ничего не увидел.
На заправке двое мальчишек гоняли на велосипедах, освещенные закатными лучами солнца. Их мать выглянула из дверей и позвала на ужин, но я не успел разглядеть ее лицо. По команде Лусхога мы пошли через дорогу. Но вдруг на полпути на асфальте он остановился, навострил уши и посмотрел куда-то на запад. Я ничего не услышал, но меня будто током ударило, так отчетливо я ощутил опасность, приближавшуюся к нам со скоростью летней грозы. Мы задержались там на мгновение, но и этого было достаточно. Из темноты на нас бросились две собаки. Крапинка схватила меня за руку и закричала:
— Беги!
Я видел оскаленные зубы, разинутые пасти, из которых неслись лай и рычанье. Собака побольше, молодая овчарка, рванула за Лусхогом, который дал стрекача в сторону города. Мы с Крапинкой побежали к лесу, и вторая, гончая, бросилась за нами. Когда мы добежали до деревьев, она поддала мне так, что я опомнился, только уже забравшись на платан футов на шесть от земли. Крапинка остановилась, повернулась лицом к собаке, которая бросилась на нее, отступила на шаг в сторону, схватила эту зверюгу за шиворот и отшвырнула в кусты. Собака взвизгнула, упала, ломая ветки, и в смятении заскулила от боли. Оглянулась на Крапинку, кое-как поднялась на лапы и, поджав хвост, заковыляла прочь.
Вернувшись к дороге, мы увидели Лусхога, который шел к нам через поле, а рядом, как старый приятель, бежал пес. Они остановились перед нами одновременно, как по команде, и пес завилял хвостом и лизнул Лусхогу руку.
— Крапинка, ты помнишь последнего подменыша? Немецкого мальчика.
— Не надо…
— Он к нам пришел со своим чертовым псом. Я уж думал, этот меня сожрет, и тут вдруг вспомнил ту старую колыбельную, которую он пел.
— Guten Abend?
Люкхог запел:
— Guten Abend, gut` Nacht, mit Rosen bedacht.. — и пес заскулил. Лусхог погладил его за ухом. — Похоже, музыка в самом деле «Утешит прожорливого зверя».
— Душу, — сказала Крапинка. — Там «Утешит музыка мятущуюся душу»[31].
— Только ему об этом не говори, — расхохотался Лусхог. — Auf Wiedersehen, Schatzi[32]. Иди домой.
Пес убежал прочь.
— Кошмар какой! — выдохнул я.
С показной беззаботностью Лусхог свернул самокрутку:
— Могло быть и хуже. Если бы тут оказались еще и люди.
— Если встретим кого-нибудь, притворись немым, — проинструктировала меня Крапинка. — Они подумают, что мы просто дети, и скажут нам, чтобы мы шли по домам. Говорить буду я, а ты опусти голову и молчи.
Я огляделся по сторонам в смутной надежде кого-нибудь встретить, но улицы уже опустели. Люди в своих домах ужинали, купали детей, готовились ко сну. Из некоторых окон лилось какое-то неземное голубоватое свечение. Здание библиотеки стояло в центре усаженного деревьями квартала. Крапинка двигалась с такой уверенностью, словно приходила сюда много раз. Проблема закрытых дверей также была с легкостью решена. Лусхог обвел нас вокруг здания и показал на зазор между строительными блоками.
— Боюсь, мне туда не пролезть. Голова слишком большая.
— А вот Мышь пролезет, — весело сказала Крапинка. — Смотри и учись!
Так я узнал секрет размягчения костей. Смысл процесса заключался в том, чтобы мыслить, как мышь, одновременно используя природную собственную гибкость всего тела.
31
Строка из трагедии Уильяма Конгрива «Невеста в трауре», 1697