На столе блестит самовар. На каминной полке стоит ряд книг в кожаных переплетах с золотыми тиснеными готическими буквами на чужом языке. Стены гостиной обиты малиновым штофом, тяжелые темные шторы на окнах скрывают солнце, изящный диванчик накрыт кружевной накидкой. В комнате мальчик один, и несмотря на жару и влажность, он в шерстяных панталонах, в застегнутых; ботинках на пуговках, в накрахмаленной синей рубашке с большим галстуком, похожим на рождественский бант. Его длинные волнистые волосы ниспадают на плечи, а он склонился над клавишами и, зачарованный звуками, упорно отрабатывает этюд. Сзади к нему подходит еще один мальчик, такой же длинноволосый, такого же сложения, но голый, и он крадется на цыпочках.
Мальчик продолжает играть, не замечая опасности. Из-за занавесок, из-под диванчика, из-за шкафа и из-под обоев появляются, будто дым, другие хобгоблины. Зяблики кричат и бьются о прутья клетки. Мальчик прекращает играть, поворачивает голову. Я уже видел его раньше. Лесные твари всей толпой бросаются на него: один затыкает ему рот и нос, другой хватает за ноги, третий за руки. Из-за закрытой двери слышится мужской голос: «Was ist los?»[43] Потом удар, стук в дверь, и она распахивается. На пороге появляется крупный мужчина с потрясающими бакенбардами: «Густав?» Это отец. Он кричит, и несколько хобгоблинов бросаются к нему, страясь задержать, а другие хватают мальчика. «Ich erkenne dich! Du willst nurmeinen Sohn!»[44]
Я видел ярость, какой горели глаза подменышей, чувствовал страсть, с какой они атаковали. Где мой отец? Чей-то голос врывается в мой сон: «Генри, Генри», — и я просыпаюсь на мокрой подушке среди скомканных простыней.
Зевнув, я крикнул вниз, что устал и лучше меня не трогать. Мать, повысив голос, сообщила через дверь, что мне звонят и что она не секретарша. Я накинул халат и спустился в гостиную.
— Генри Дэй у телефона, — пробормотал я сонным голосом.
Она засмеялась.
— Привет, Генри. Это Тесс Водхаус.
Она в жизни бы не догадалась, почему я не сразу ответил.
ЙИ Когда мы нашли мальчика. Первого. Я была в «скорой помощи».
— Точно, в белом халате. Тесс, Тесс, здравствуй.
— Джимми Каммингс посоветовал позвонить тебе. Хочешь, как-нибудь поболтаем?
Мы договорились встретиться вечером после ее работы, и она продиктовала мне свой адрес. Я записал, а внизу машинально вывел: «Густав».
Она открыла дверь и вышла мне навстречу. Мы стояли на крыльце ее дома, и низкое солнце, бившее ей в спину, просвечивало сквозь платье, обрисовывая фигуру. Я до сих пор помню эту картинку: ассиме-тричные пятна ирисов на ее теле и маленькая, бешено пульсирующая синяя жилка на правом виске, выдающая ее возбуждение…
Мы поехали кататься, и ветер развевал ее волосы… Когда она смеялась, то запрокидывала голову, и я едва сдерживался, чтобы не впиться губами в ее зовущую шею… Я мчался, словно на авторалли, хотя в нашем городишке ехать было совсем некуда… Тесс выключила радио, и мы поведали друг другу про то, что с нами произошло за последнее время. Она рассказала, как училась в муниципальной школе, затем в колледже, на медсестру. Я — о последних годах в католической школе, откуда она ушла, и о незаконченном колледже. Мы купили жареную курицу в новой закусочной, что открылась недавно в нескольких милях от города, остановившись у «Оскар-бара», стащили бутылку сидра и устроили пикник на опустевшем на время каникул школьном дворе. Там не было никого, кроме пары маленьких красных кардиналов, которые подпевали нашей разгорающейся страсти своими незатейливыми восемью нотами.
— Я всегда знала, что ты очень странная птичка, Генри Дэй. Когда мы учились вместе, ты за все время едва ли сказал мне десяток слов. Но я чувствовала, что ты не такой, как все. Ты слышишь музыку, которая больше никому на свете не доступна.
— Так оно и есть. Слышу постоянно. Когда просто иду по улице или сижу на крыльце и смотрю на закат.
— Со стороны кажется, что ты витаешь где-то далеко, не тут.
— Нет-нет. Сейчас я тут.
Она вдруг изменила тему разговора:
— Этот мальчик Оскар Лав… Как могло так получиться, что у него появился двойник?
— У меня сестры — близняшки, — попытался пошутить я.
— Ну, а сам-то ты что думаешь?
— Я уже подзабыл уроки биологии, но когда одна клетка делится надвое…
Она сцепила пальцы:
— Они не близнецы. Тот, кто утонул, и тот, кто потерялся.
— Я их не знаю.
Тесс глотнула вина и вытерла руки носовым платком.
— Ты странный тип, но мне это в тебе как раз и нравится. Нравилось. Еще с детского сада…