Поднять на смех!

Среди просторов золотых,
Под грузом зерен налитых,
Колосья гнулись до земли
И распрямиться не могли.
А он, один, набрав разбег,
Был выше всех,
Заметней всех.
— Низкопоклонники, —
Презрительно он цедит, —
Вот потому никто вас и не ценит,
Что вы боитесь голову поднять.
Неужто вы не можете понять,
Что гордым нужно быть и смелым?
Тянуться к солнцу, быть с ним наравне,
А тот, кто низко гнется в тишине,
Не может быть заметным или спелым! —
Так и стоял с поднятой головой —
Особый, не простой, не рядовой,
Тянулся вверх, с презрением к простым,
Лишь потому, что был совсем пустым.

МУРКА И БАРБОС

Когда зима вошла в свои права,
У Мурки кончились дрова.
Лежать бы ей на теплой-то печи
И песенки мурлыкать сладки,
Да холодны уж больно кирпичи —
Замерзли лапки.
И вот по данному вопросу
Пришла она к Барбосу:
— Барбосик милый! Что скулишь?
Иль нездоров? Так дышишь тяжко!
Да как ты в жутком холоде сидишь,
Чудашка?
Переходи ко мне и вместе заживем,
А конуру твою мы на дрова снесем… —
Барбос развесил уши, внемля,
И перешел он в Муркин дом.
А конуру свою немедля
На слом.
Но лишь весна пришла, и с крыши
Кот замяукал Мурке в тон,
Встряхнулась Мурка шубкой рыжей
И прогнала Барбоса вон.

СОРОЧЬЯ ТАКТИКА

Сорока со столба Голубке стрекотала,
Сидящей посреди гумна:
— Ах, как тебя, Голубка, жалко стало!
Ты, погляжу, всегда одна.
И как только терпения хватает!
Ты яйца греть садишься, дни губя,
А к Голубю Кукушка прилетает
И в лес его уводит от тебя.
— Неправда! — ей Голубка отвечает. —
Ни разу Голубок не изменил.
Да он, коль хочешь знать, во мне души не чает —
Сейчас меня на яйцах заменил.
— Какой позор! — Сорока восклицает.
И растрещала сплетню по лесам:
— Голубка-то с Дроздом вовсю гуляет,
А муж птенцов высиживает сам! —
Сия история едва ли
Нуждается в морали.

Перевод с чувашского Н. Якушева.

РАФКАТ КАРАМИ

ПОМОЛВКА

Есть у меня дружок по имени Ханиф. Ну, тот самый Ханиф, что работает электриком на заводе и любит говорить, что образование у него средненькое, потому что он окончил среднюю школу. Семейное положение — холост. Пока… Впрочем, не будем забегать вперед.

Однажды Ханиф зашел ко мне домой. Как водится, поговорили о том о сем, перекурили, а когда я спросил, не собирается ли мой дружок жениться, тот неожиданно заулыбался:

— Дело к тому идет!

— Да ну? — искренне изумился я. — Когда же ты успел? Я-то почему ничего не знаю? Ну, рассказывай же — кто, где, когда, как?

Вместо ответа Ханиф вытащил из кармана какие-то листочки, аккуратно расправил их и разложил на столе. Я с недоумением взглянул на друга.

— Это, дорогой, свадебные проекты, — сказал Ханиф. — Вот, к примеру, текст приглашения на свадьбу.

И он с чувством зачитал: «Уважаемый товарищ! Приглашаем вас на свадьбу Ханифа Морфанова такого-то числа по такому-то адресу».

— Сойдет? — спросил Ханиф.

— Ну-у, — протянул я, не зная что сказать, — наверное, сойдет.

Мои слова, видимо, вселили уверенность в Ханифа, и он взялся за вторую бумажку:

— Вот это — проект свадебного бюджета.

— Чего-чего? — Мне показалось, что я ослышался.

— Проект бюджета. Как бы тебе объяснить?.. Ну, финансовая сторона свадьбы.

«Да меня не «финансовая сторона», а девушка интересует, невеста! — чуть было не сказал я вслух, но успокоил сам себя: — Сиди, беспокойная твоя душа, ведь можешь обидеть близкого друга».

А Ханиф между тем продолжал:

— Свадьбу сыграем в деревне, у родителей. Стало быть, на картошку, мясо, молоко, лапшу тратиться не придется. Кильки вот куплю килограммов пять. По пятьдесят копеек кило — это будет ровно два пятьдесят. Потом… — И тут Ханиф принялся перечислять, чего и по какой цене придется купить.

Закончив с подсчетами, Ханиф облегченно вздохнул:

— Кажется, все. Ах! — спохватился он тут же. — Совсем забыл про спиртное! Так… Старшего брата попрошу принести ящик водки, на ящик вина раскошелю младшего. Все-таки придется самому еще ящик докупить. Значит, всего на свадьбу истрачу семьдесят семь рублей семьдесят три копейки. Гостей пригласим немного. С моей стороны сорок человек, со стороны невесты — двадцать. Вполне достаточно. Из родных — только самых близких. И хорошо бы кого-нибудь из начальства пригласить — такой человек уж точно принесет подарок как подарок, а не вазу какую-нибудь или художественное стекло. Односельчане, думаю, овец да баранов надарят. Ну, а ты, Дамир, уж сам соображай насчет подарка. От тебя, правда, ничего особенного ждать не приходится… Гляди, не опозорься перед людьми. В общем, в субботу жду. До нашей деревни из Казани автобус ходит. Приезжай пораньше и не забудь захватить пластинки и баян.

— Ханиф, — набрался я наконец смелости, — а как зовут твою невесту?

— Хадича. Мы с ней недавно познакомились. В кино. Папаша ее, кажется, директор магазина. Кажется, и машина у него есть. Слушай, да я ведь к тебе по делу пришел! Хочу сегодня же с отцом и матерью Хадичи договориться, чтобы не тянуть резину с женитьбой. Ты ведь никуда не собираешься?

— Нет, — сказал я.

— Тогда сходим вдвоем. Встретимся в шесть на автобусной остановке. Ну, я пойду принаряжусь — надену черный костюм, белую рубашку, повяжу галстук. И шляпу надену, и ботинки остроносые, как у быка рога, новые, ненадеванные.

Ханиф подошел к зеркалу, разгладил усы, важно откашлялся и небрежно бросил:

— Пока.

…Вечером мы были в доме невесты. Познакомились с матерью, говорили о чем-то малозначительном, слушали магнитофон. Мать невесты то и дело испытующе поглядывала на Ханифа, видать, догадывалась, зачем мы явились. Ханиф же ничуть не стеснялся и своими острыми глазками, казалось, перерыл уже весь дом. Его взгляд проникал даже через полуоткрытую дверь в соседнюю комнату.

Хадича тоже, как и мать, время от времени посматривала на Ханифа и, по всему, была не менее проницательна.

Хозяйка дома долго с нами сидеть не стала.

— Вы послушайте музыку, а я пойду чай приготовлю, — сказала она и вышла на кухню.

Не знаю, как себя чувствовал Ханиф, но у меня на душе было как-то неспокойно — все время казалось, что Хадича смотрит на Ханифа со странной усмешкой. Хорошо, если бы только казалось…

И беседа наша была не на высоте. Я начинал разговор об искусстве, музыке, литературе. А Ханиф, как назло, все время сводил его к каким-то житейским мелочам. Потом Хадича решила записать на магнитофон новые песни, которые передавали по радио. И я уж не помню, то ли ее мать позвала, то ли еще что, но девушка вдруг сказала: