– Я могу вам помочь, сэр? – мужчина в мотокресле скользнул в его сторону.
– Минуту спустя – несомненно, – и Тристин заставил себя улыбнуться. В конце концов он купил узорную, совсем крохотную коробочку шоколада, заплатив больше, чем предполагал, но помня, что Эзилдья не раз и не два упоминала, что шоколада ей больше всего не хватает с тех пор, как она покинула Карсон.
Он не торопился, и все же в 17-15 постучал в дверь Эзилдьи.
– Минутку.
Он ждал. Наконец дверь отворилась. Эзилдья поглядела на него – златокожая, в ореоле дивных черных волос, зеленые глаза устали и при этом все же искрятся.
– Пришлось задержаться дольше, чем я надеялась.
Тристин вручил ей крохотную коробку шоколада.
– Настоящий Аустранский шоколад. Ну, это уже лишнее. – Она закрыла за ним дверь и отнесла коробку на низкий столик близ диванчика, где и оставила, так и не открыв.
– Знаю. Если бы не мой визит, ты бы еще поработала. Если никто не ждет, необязательно уходить по звонку. – Он прошел к балкону и взглянул на сад внизу, затем через крытый двор на скользящие стеклопластиковые двери других жилищ. Всюду закрыто, не считая одного балкона, где мужчина сидел на стуле с ребенком на коленях. Черноволосый малыш размахивал чем-то, зажатым в пухлом кулачке. Тристин улыбнулся.
– Тихо.
– Вечером в семерицу всегда тихо. Все устали. Я тоже. – Эзилдья села на диванчик, накрытый коричневым с серым оттенком покрывальцем, украшенным вышивкой ручной работы. Стилизованные вечнозеленые растения причудливо переплетались, разбегаясь от центра к периферии.
– Уф, как я устала!
Тристин взглянул на свод купола и увидал только бледное полупрозрачное пятно: высоко над куполом дневной свет Парвати пробивался через красные небеса, медленно сгущавшуюся атмосферу Мары, и падал на дальние красные холмы.
– Я тоже. – Он прошел через комнатку и приблизился к диванчику.
– Ты с Перльи. Там высокое «же».
– Не совсем. Лишь один точка ноль девять восемь от земной нормы.
– Ты тренируешься каждый день.
– Не каждый, – возразил Тристин.
– Почти каждый. И ты к этому привык. Я вижу, какие у тебя мышцы. На Карсоне точка девять шесть. К семерице я совсем выжатая. – Эзилдья вытянула длинные ноги и положила стопы в шлепанцах на табурет с подушечкой. – Ты не можешь просто посидеть рядом со мной?
– Конечно, – Тристин сел, предоставив стопам покоиться близ ее тапочек, с блаженством вдыхая слабый аромат флерисля.
– Я просто деревенею, – Эзилдья откинула голову назад, а затем уронила подбородок на грудь. – Недели иногда такие длинные. Хотелось бы, чтобы в них было только по семь дней, как когда-то на старой Земле.
– Это было давно. И в разных месяцах тогда было разное число дней, и ничего нельзя было сказать без сложного календаря. Каждый год любой день любого месяца выпадал бы на другой день недели. А здесь семнадцатое всегда единица.
– Я не хочу разговоров об истории.
Он едва заметно кивнул и сжал ее плечико левой рукой.
– Рад, что ты смогла освободиться.
– КонСист довольно гибок, – ухмыльнулась она. – Мне придется заступить вместо Кентара в концедень на следующей неделе.
– Это чистое убийство.
– Здесь? Это не имеет значения, если ты только не включен в деятельность какого-нибудь клуба, а кого волнует вращение в мелких кругах? Мне никогда не нравилось мое лицо в воде, должно быть, потому, что я выношена в синтутробе. Никто из нас не любит плавать, даже при здешнем ускорении. Хотела бы я знать, почему.
– Потому что ты вышла из синтутробы, – Тристин снова сжал ее плечико, затем поднял правую руку, погладил щеку и наклонил к себе ее лицо.
Тр-рамм… Комнатка содрогнулась и мелко затрепетала. Эзилдья потерлась губами о губы Тристина.
– На этот раз близко. Не иначе, как цель – южный бассейн.
– Новое южное море, – уточнил Тристин. – Там теперь вода.
– А переброски водных комет на тебе не тяжело сказываются?
– Зверски тяжело, если подключен к сети, да еще на полную чувствительность. Даже вспышки молний за Периметром скверно сказываются. – Он сжал ее ладонь.
– Тристин.
– Да?
– Просто посиди здесь. Ладно? – Теперь она сжала его ладонь. – Мы может решить кое-что позднее. Я рада, что ты здесь, пусть даже ты заглянул так ненадолго.
Он склонился и поцеловал ее шею. Ее темные волосы пахли свежо и чисто, так и хотелось зарыться в них лицом, чтобы изгнать воспоминания об аммиаке и сорняках. Вместо этого он стал изучать ее профиль, маленький вздернутый нос, тонкие губы, не вполне плоские скулы и отливающую золотом кожу, оттененную дивными темными волосами.
Эзилдья улыбнулась.
– Вот что мне в тебе нравится.
– Что?
– Когда ты успокоишься, ты полностью здесь.
– А иногда нет? – А где он был? Думал о фархканах? Или о ревяках?
– Да сам знаешь. Иногда люди кивают и соглашаются, и даже ведут беседу, но у тебя чувство, будто они за тысячу кайев отсюда, и не больно-то их волнует, что ты говоришь. Ты смотришь на меня, и ты здесь, – она взглянула на Тристина. – Большую часть времени. А теперь это не так. Где ты?
– Сегодня я встретил фархкана.
Она содрогнулась.
– Я встретила одного года два тому назад. Жуткие типы То как они глядят прямо через тебя. И все серые, не считая их красных глаз и зеленоватых зубов.
– Как ты на него наткнулась? – спросил Тристин.
– Они послали техническую бригаду на Карсоне. На верфи. Моя мать была помощником инженера по переходу. Она проводила с ними уйму времени и привела одного из них домой обедать. Они на углеводородной основе, как и мы, но им нужно много больше мышьяка, чем в наших добавках, – Эзилдья неодобрительно поморщилась.
– Он тебе не понравился? Или она?
– А у них есть пол? Честно говоря, не задумывалась. Они очень замкнутые и очень вежливые. По крайней мере, наш гость, Херен Джуле.
– Как и тот, кого встретил я, – добавил Тристин. – Но он был очень настойчив.
– Херен тоже. Он, полагаю, это все же был ОН, все расспрашивал меня о причинах, по которым заводят детей. Мне было четырнадцать, я вообще о детях не думала, – ее смех был короток.
– Давай поговорим о них, – и Тристин вновь сжал ее плечо.
– Ты все еще не пришел в себя?
– Я?
– Да, ты.
Тристин поглядел на небольшой полосатый коврик на полу.
– Полагаю. Впрочем, как-то не думал.
– Не стоит говорить о чуждом разуме. Или ревяках. Или работе. – Эзилдья склонилась к Тристану и поцеловала его щеку. – У меня есть настоящие карсонские макароны. И я сделала настоящий соус. Томаты прекрасно зреют в резервуарах. – Она встала. – Пошли, поговоришь со мной.
Он последовал за ней к кухонной нише, оперся лопатками о стену и заглянул, ибо для двоих там не хватало места.
– Это займет немного.
– Хорошо.
– И не скалься. Тебя не накормят досыта. И твой шоколад я тебе тоже не предложу.
Он все-таки улыбнулся.
– Ты невозможен.
– Не всегда.
Она повернулась спиной к маленьким горелкам и большому горшку с водой, слишком крупному для такой плитки. Тристин ждал.
Глава 11
«Велика ли будет прибыль человеку приобрести все земли под небесами, если цена этих земель такова, что он примет в сердце свое нечто такое, что есть мерзость перед Господом?
Что такое мерзость, спросите вы? Вы народ Господа, а я Его Пророк, и я говорю вам, что мерзость это то, что доставляет неудовольствие Господу и отвергает Его учение.
А что доставляет неудовольствие Господу? Мужчина, который не ставит Господа и пути Его превыше всего, или женщина, которая поставит пути мирские превыше своего долга приносить новые души и питать их в праведности, выводя их на пути Господа.
Хотя и впрямь много владений на небесах Отца вашего, любое существо, возникшее ли в глубинах самых отдаленных небес, или в огнях ближайших звезд, любое создание, которое не принимает Господа и Его заповеди, вызывает неудовольствие Господа. Ибо те, кто не принимают Господа, уступают свои души тьме, и надлежит считать их менее чем прахом под стопами мужчины, менее чем песком под носками женщины.