В этой легенде содержались две, правда, противоречащие друг другу, но настойчиво внушаемые людям идеи.
Одну из них я бы выразил словами «мы сами». Битва за Варшаву была первой на протяжении двухсот с лишним лет выигранной поляками крупной битвой, а польско-советская война – первой за тот же период выигранной войной. Поддержка со стороны Петлюры или скоординированное по времени наступление Врангеля не оставили заметного следа в общественном сознании. Пилсудчики тоже хорошо доработали, подчеркивая свои заслуги в этой победе. В результате возобладала убежденность, что мы сами, собственными силами отразили большевистское нашествие, победили Россию – одну из самых крупных европейских держав. Значит, мы сами являемся державой, значит, мы многое можем, если только захотим, если напряжем свои силы. Эта убежденность, которую чаще разделяли простые люди, чем руководители государства, лучше сориентированные в подлинном характере этой победы, наложила свой отпечаток на политику и идеологию Польши межвоенных лет и периода Второй мировой войны. Бесспорно, если бы поляки подошли более критически к оценке своих сил, труднее было бы ставить перед Польшей задачи, превышающие ее возможности, не укоренилась бы чрезмерная вера в собственные возможности, не было бы позже столько разочарований и обид.
Вторая идея – «Европа не даст нам погибнуть». В общественном сознании сохранились отголоски заинтересованности Запада, особенно Франции, в судьбе Польши в 1920 году. Эскадра имени Костюшко, американские и итальянские летчики-добровольцы, французские инструкторы, генерал Вейган за штабным столом Маршала Пилсудского, позднейшие визиты Фоша, которому присвоили звание Маршала Польши. Это укрепляло убежденность, что мы нужны Западу, что в критический момент он не даст нам погибнуть. До человеческого сознания не доходили близорукость и ограниченность этой заинтересованности. Не помнили о горечи визита польской делегации в Спа, где союзники вынудили Польшу согласиться на исключительно неблагоприятные для нас решения на севере, западе и юге взамен на обещание иллюзорной интервенции в пользу Польши в Москве, интервенции, которая, впрочем, не принесла никаких результатов. Не знали, что, когда шло сражение под Радзымином и когда в польский штаб явился генерал Вейган, Пилсудский спросил его: «Сколько дивизий вы привели с собой?» А на ответ, что ни одной, Пилсудский жестко прореагировал: «Тогда зачем вы вообще приехали?» Зато знали сладкие слова и помнили их.
Подлинный опыт и ложные выводы из этой самой большой польской войны 1920 года оказывали немалое влияние на политику всей Второй Республики и на национальное самосознание вплоть до последних дней последнего из активных участников тех событий».[2]
Польша – во все века Польша
Нет нужды оспаривать те особенности менталитета польской элиты, на которые указал Залусский и которые видны всем. Это, во-первых, невероятные спесь и гонор, которые Залусский деликатно называет или в самом деле считает «необоснованной уверенностью в собственных силах», и, одновременно, желание переложить последствия этой спеси на кого-то другого, уверенность, что «заграница нам поможет».
Но Залусский не указал на третью, бросающуюся в глаза особенность менталитета польской элиты – исключительное презрение к своему народу. Ведь польская элита, как, впрочем, и элита остальных стран, в подавляющем своем числе кормится из налогов, собираемых с населения. Ну хотя бы с этой, корыстной точки зрения польская элита могла учесть интересы польского народа? Ведь в 1939 г. польская элита отдала Польшу немцам – неприкрытым расистам, не считавшим основную массу поляков за людей, а Польшу – за государство.
И, наконец, четвертая особенность менталитета польской элиты – исключительная алчность и продажность. Если говорить о поляках образца 30-х годов, то к месту будет вспомнить мнение Маршала Польши Юзефа Пилсудского о войне 1920 г.: «…я же постоянно вынужден был следить за тем, чтобы не произошло предательства. Такая угроза существовала и в Генеральном штабе, и среди генералов, и в Сейме, и в Министерстве иностранных дел. …Я победил вопреки полякам – с такими полячишками я вынужден был постоянно бороться.
…Правительству я доверить не мог, потому что оно крало еще беззастенчивее. У меня не было никакого доверия к Сейму и правительству.