Четырнадцатого августа аспирант Лютый, работая за троном, отыскал в спекшейся золе смятую царскую корону, сделанную из низкопробного золота. Радости гуслярцев не было предела. Нашлось неопровержимое доказательство того, что некогда Гусляр был суверенным царством!
В атмосфере приподнятости и народного энтузиазма раскопки продолжались.
В одном месте, сразу за стеной дворца, слой сгоревшего дерева был толще, чем в других местах. Это доказывало, что здесь стояла башня. Там Толя Гамалеев нашел несколько медных гвоздей и небольшую золотую птицу, которая, возможно, выполняла роль флюгера. Птица была полая внутри. От искусно сделанных ножек, оканчивавшихся медным штырем для крепления, до гребешка на макушке она достигала шестнадцати сантиметров. Глаза птицы были сделаны из темного агата, а перья доведены резцом. Птица поражала своей примитивной выразительностью и отличием от всех известных искусству стилей и школ. Уже одной этой находки было бы достаточно, чтобы прославить Гамалеева.
Гамалеев разрешил Стендалю сфотографировать птицу, а затем осторожно запаковал ее в большую коробку из-под дамских сапог.
Слух о находке птицы быстро разнесся по городу. Уже после обеда некоторые жители стали подходить к раскопкам и вызывать Толю с просьбой показать птицу. Возникло даже подозрение, что она инопланетного происхождения. Некоторое время Толя сопротивлялся, так как не хотел отвлекаться от любимого дела, но потом поддался настойчивым просьбам и пригласил зрителей к себе в палатку. Птица лежала на столе рядом с бутылью и обломком щита.
Она произвела большое впечатление на собравшихся, и Корнелий Удалов из стройконторы сказал:
– Где-то я такую видел.
Другие тоже согласились, что птица кого-то напоминает. Потом старик Ложкин сказал:
– Полагаю, что это сходство с петухом.
– Первобытный петушок, – сказал Удалов. – И со штырем. Зачем он им был нужен?
– Есть целый ряд предположений, – сказал Гамалеев. – Я склоняюсь к мысли, что эта птица должна была украшать собой жреческий жезл или царский скипетр.
– Какие в легендарную эпоху жрецы? – удивился Стендаль.
– И зачем скипетр? Ведь это все потом уже придумали, после ледниковых периодов, – поддержал его Грубин.
– Может быть… – задумчиво произнес Толя, поворачивая петушка в руке. – Но какая у птицы может быть сказочная функция?
– А вот американский писатель Вашингтон Ирвинг… – начал образованный Удалов, но тут же старик Ложкин, который, к сожалению, Вашингтона Ирвинга не читал, перебил его.
– Ясное дело! – сказал он. – Это Золотой петушок!
– Вот именно! – повысил голос Удалов. – Учтите, что я первым сказал. Это бродячий сюжет, оставшийся от легендарной эпохи. Видно, в те времена эти петушки изготовлялись почем зря. Стояли они на вершинах башен и крутились в ту сторону, откуда шла опасность.
– Ку-ку! – вспомнил Грубин. – Царствуй, лежа на боку.
– Не может быть! – возрадовался Анатолий Борисович, который был склонен прислушиваться к мудрым советам. – Разумеется! Очень похоже! Но как проверить?
– Проще простого, – сказал Удалов. – Укрепим его на пожарную каланчу посреди Гусляра и будем смотреть, куда петушок повернется.
– Бред какой-то! – возмутился Стендаль. – И сколько же мы будем ждать?
Удалов не ответил. Он понял, что Стендаль по большому счету прав. Вряд ли скоро половцы или татаромонгольские захватчики нападут на Великий Гусляр.
– Ну, тогда, – сказал Ложкин, – воздвигнете столб возле экспедиции и будете ждать. Экспедиции грозит куда больше опасностей, чем районному центру.
Хоть никто не знал, что за опасности могут подстерегать археологическую экспедицию, времени терять не стали, притащили с берега бревно, заострили его, вкопали и укрепили сверху золотого петушка, несмотря на вялые протесты руководителя экспедиции, который опасался, что петушок может стать жертвой злоумышленника и пропадет для науки.
Жители Великого Гусляра коллективно поклялись, что в городе не найдется такого варвара. И петушок, отмытый, как новенький, гордо поднял гребешок над лагерем экспедиции.
Весь следующий день нескончаемым потоком шли к лагерю гуслярцы. Стояли, смотрели на петушка, ждали, когда он повернется хоть куда-нибудь. Но петушок стоял неподвижно.
Гамалеев тоже часто отрывался от раскопок и, прикрыв глаза от солнца ладонью, всматривался в петушка. С одной стороны, ему не хотелось набегов и опасностей, с другой – желательно было, чтобы петушок заработал. Это будет замечательное и неотразимое свидетельство в пользу легендарной эпохи.
Ни в тот день, ни на следующий петушок не шелохнулся. Завистливый к славе начальника, аспирант Лютый сказал в кругу своих знакомых:
– Во-первых, сказочного петушка не было, он – плод литературного творчества А.С. Пушкина, а во-вторых, наш дорогой начальник сошел с ума на почве бредовой идеи.
Толя нечаянно подслушал эти слова. Он был внутренне согласен с аспирантом Лютым. Конечно, в высшей степени наивно прикреплять ценную археологическую находку на заостренное бревно и ждать от нее работы. Притом сказочной.
Но снять петушка он не мог. Что-то сопротивлялось внутри. Словно само Городище оказывало волшебное влияние на археологов.
И петушок остался на вершине бревна.
Вдруг на третье утро, часов в десять, когда все уже трудились на раскопе, а первые зрители из города начали собираться под холмом, при полном безветрии золотой петушок дрогнул, скрипнул и медленно повернулся в сторону шоссе.
– Ой! – сказал кто-то детским голосом.
Было так тихо, что все услышали. Старик Ложкин, который стоял там с подзорной трубой, повернул ее в сторону шоссе.
– Голые суеверия, – злобно произнес аспирант Лютый. И, чтобы доказать, что он выше суеверий, Лютый взял длинную палку, подошел к бревну и, встав на цыпочки, дотянулся концом палки до петушка.
Окружающие были так возмущены этим демонстративным поступком, что не успели ничего сказать, когда, сильно толкнув петушка в клюв, аспирант Лютый отвернул его на девяносто градусов от шоссе.