Через 30 минут мы были на автовокзале. У стойки буфета Шамрай пил кефир. Его трудно было спутать с кем-либо другим, так как голова у него действительно поражала своими огромными размерами. Он не казался рахитичным, поскольку обладал не только большой головой, но и широкими плечами, сильным торсом и, судя по всему, крепкими ногами.
Я наблюдал за тем, как Костя, Петров и еще двое в штатском приблизились к Шамраю и что-то у него спросили.
Меня между тем лихорадило, и я даже вспотел от напряжения. Какие-то нехорошие предчувствия зародились во мне. Но то, что произошло в считанные доли секунды, было столь ошеломляющим, что я потом долго не мог понять, что же произошло все-таки.
В то время когда Петров обратился к Шамраю, к буфетной стойке подошла цыганка с ребенком и предложила погадать. Напротив у окна сидели две старухи, возле них толкались детишки дошкольного возраста.
В одно мгновение вся эта публика закричала, запричитала что есть мочи, точно из них вынимали душу. Цыганка с ребенком внезапно оказалась в объятиях Петрова. Шамрай через сидящих старух подлетел к окну, вышиб стекло и исчез.
Я видел, как Данилов поднимался с пола: ему Шамрай успел садануть ногой в лицо. Физиономия участкового была вся в крови, и я направился к нему. Но Данилов ринулся к выходу. Я за ним. На улице мы увидели, как чья-то машина рванулась с места и, делая виражи, бешено помчалась по трассе. На этой машине и бежал, по-видимому, Шамрай.
Я вошел в дежурку. Петров отверткой вскрывал дипломат. Шамрай оставил чемоданчик у стойки. В чемодане находились кое-какие вещи — джинсы, черная трикотажная рубашка, спортивная майка салатного цвета, электробритва, несколько конвертов, флакон с дагестанским коньяком, две конфеты в красной обертке с надписью "Ромашка". Среди вещей блеснуло что-то очень знакомое. Крохотные серебряные рюмочки с эмалевым изображением вакханок. Эти рюмки принадлежали Анне Дмитриевне Шариповой. Об этом я сообщил Петрову.
— А вам конверты ни о чем не говорят? — спросил Петров.
Я всмотрелся. На этих конвертах было то же изображение, что и на том, в котором было отправлено мне таинственное письмо. А именно — Высшее техническое училище имени Баумана.
Костя — философ
Костя метал громы и молнии.
— Шесть человек против одного и не смогли взять! — кричал он, размахивая руками.
— Ну бывают же случаи, — успокаивал я его.
— Да какие тут случаи. Просто глупость. Я Петрову предложил свой план, так он отверг его, представляешь?
— А какой план?
— Я бы подошел к Шамраю и протянул записку: "Надо выручать ребят. Их замели на спортбазе. Нельзя терять ни секунды. Внизу у меня машина с надежными людьми". Вот и все. Он бы сам побежал к машине.
— А если бы не побежал?
— Такого не могло быть. Я же ему предлагал единственный путь спасения.
— А что Петров?
— Да философию развел: "Нельзя строить дело на обмане".
— Вы считаете, можно?
— Честных людей нельзя обманывать, а бесчестных…
— Бесчестных людей можно воспитывать бесчестными методами?
Костя задумался.
— Шамрай — бандит, а к таким людям мораль неприменима.
— А к животным?
Костя нахмурил брови: путаешь, брат. Но ответил:
— Они хуже животных.
— Нелюди, — в тон ему произнес я.
— Это уж точно.
— "Преступление и наказание" читал? — спросил я, переходя на "ты".
— Там совсем другое. Там убийца человеком был: мучился.
— А Шамрай не может мучиться?
— Исключено, — твердо проговорил Костя.
На мгновение меня опалило презрением к Косте, и тут же пробудился интерес к Шамраю, как к человеку неординарному, раздираемому противоречиями.
— Костя, а как вы к ним в комнату влезли?
— За это меня участковый вон собирается к следствию привлечь. Я им преступление раскрыл, а они мне говорят, что я нарушаю законность.
Неожиданно я душой потянулся к Данилову и Петрову. А на ум пришел образ унтера Пришибеева.
— Послушайте, Костя, а если бы к вам кто-нибудь влез в комнату?
— Я же не преступник.
— Но и вы точно не знали, что они преступники.
— Мои подозрения вполне обоснованны.
— Подозрения никогда не могут быть обоснованными.
Костя разинул рот. Непонятна ему была такая логика. Чепуха какая-то.
Впервые мои симпатии вызвал Данилов. Значит, что-то он все же понимает. Я подумал: самое главное в законности — гарантия защищенности. В этой гарантии и подлинная свобода, и мера высших форм духовного общения. Костя этого не понимает, хотя более образован, чем Данилов. Зато Данилов мудрее. У него чутье на такие вещи.