А в прихожей Альберт встречает Рудневу.
-- Здравствуй, дорогая моя!
-- Здравствуй, Альберт. -- Она вертится перед зеркалом, взгля-дывает на старинные часы на стене. -- Эти часы жутко отстают.
-- Они по Гринвичу ходят.
-- Зачем?
-- Английские часы -- английская привычка. -- Он наклоняет-ся к ее уху. -- Я достал.
-- Фаберже?!
-- Тсс.
-- Покажи скорей!
-- Ну не здесь же.
Альберт ведет ее сквозь строй гостей, натыкается на Додика.
-- Додик, не знаешь, что там за деятель? -- он указывает на Томина.
-- Мой друг. У него то ли вишневый сад, то ли урючный огород.
-- И цветет красивыми купюрами, да? Что ищет он в краю далеком?
-- Все, что ему сумеют продать...
Представленная Боборыкину, Руднева пускается кокетничать:
-- Я раньше думала, что все произведения искусства -- в государственных музеях. Для меня это прямо открытие -- част-ные коллекции.
-- Милая женщина, разумеется, искусство принадлежит наро-ду. А картины принадлежат мне.
-- Но как вам удалось?
-- Мы, коллекционеры, сильны целеустремленностью, -- хо-лодно и высокопарно вещает Боборыкин. -- И великим терпени-ем.
Вокруг Боборыкина начинают скапливаться слушатели; среди них и Томин.
-- Мы собираем и храним то, что без нас было бы утрачено. Едва ли не половина моих картин была буквально спасена от уничто-жения. Есть полотна с драматической судьбой: я собственными руками вынес их в Ленинграде из руин, оберегал под бомбежками, под обстрелом. Когда большинство людей думало лишь о том, чтобы выжить, мы, собиратели, пеклись о судьбе художественных ценностей. Умирая в нашем госпитале, полковник Островой, которого я трижды оперировал, завещал мне свою коллекцию, веря, что я не дам ей погибнуть.
Видно, что старик сел на своего конька.
Руднева послушала-послушала и бочком отходит -- ее, как магнит, притягивает торшер...
Появляется Ким Фалеев, под мышкой у него большая заверну-тая в газету книга. Альберт встречает его у дверей, забирает книгу.
-- Ты заставил себя ждать, моя дама в нетерпении.
-- Народу много?
-- Весь паноптикум. Не объяснишь ли, между прочим, где лягушка?
-- Для дамы лягушка -- жирно, хватит портсигара.
-- Я не спрашиваю про жирно-постно, я спрашиваю, где пе-пельница?!
-- Пока у Музы... гостит.
-- Ким! Без номеров!.. Вспомни, пока Муза тебя не пригрела, ты ходил без порток! Вшивый гений!
Рассерженный, он направляется к Музе.
-- Дай ключ от спальни.
Муза подозрительно оглядывает Рудневу и поджимает губы.
-- Музочка, искусство требует жертв. Я не виноват, что очеред-ная жертва искусства приятно выглядит.
Муза отцепляет ключ от связки, которую носит в кармане.
В спальне Руднева листает иллюстрации в "Искусстве Фабер-же", алчно причмокивая. Входит Муза, оценивает ситуацию. Альберт немного отодвигается от Рудневой.
-- Чисто два голубка. Альберт и Альбина... Алик, что ты Киму сказал? Ушел и хлопнул дверью!
-- Накатывает на него. Сегодня ушел -- завтра вернется.
-- Галстук поправь, -- холодно говорит она, про себя называя его паршивым потаскуном.
-- Ты, Муза, как раз вовремя. Альбина Петровна интересуется, где можно взглянуть на Фаберже.
-- На Фаберже можно взглянуть в Оружейной палате, в Исто-рическом музее и в Эрмитаже, -- отчеканивает Муза.
-- Я была уверена, что он француз, но Альберт Иваныч гово-рит...
-- Карл Фаберже -- не француз. Еще дед его принял русское гражданство. Фаберже -- вершина ювелирного искусства, весь мир называет его великим русским ювелиром, и он принадлежит России... Есть еще вопросы, или дальше разберетесь сами?
-- Я намерена досмотреть альбом.
Сверкнув глазами, Муза выходит.
-- Чего она злится?
-- Муки ревности. Кстати, о любви и ревности -- примечатель-ная фигурка. -- Альберт показывает цветную фотографию в книге.
-- Эта? Чем?
-- Сейчас переведу описание.
Приближаются решающие минуты сделки, и пора "запудрить мозги" клиентке. Альберт открывает книгу на разделе "Коммен-тарии" и читает:
-- Изображение цыганки Вари Паниной, хорошо известной своим дивным голосом. Несмотря на редкостно некрасивое лицо, она привлекала многочисленных поклонников в загородный ресторан "Яр". Жертва неразделенной любви к офицеру гвардии, Панина приняла яд и умерла перед гвардейцем на эстраде, испол-няя романс "Мое сердце разбито".
-- Надо же! -- Руднева роняет неопределенный смешок и берет портсигар, который собирается купить. -- Он мне нравится, Альберт, но цена невозможная!
-- Я предупреждал: Фаберже -- это серьезно. Ты взвесь на руке -- какая сладкая тяжесть. А работа? Не работа -- сон! Удосто-верься -- проба и клеймо.
Он подает Рудневой лупу, та изучает портсигар. Альберт опять прибегает к "Искусству Фаберже".
-- Вот полюбуйся, точно такой портсигар в коллекции леди Таркс. А леди, как известно, это жена лорда. На международном аукционе...
-- Я не леди, и мы не на международном аукционе. Так что делим твою цену пополам, и с этой суммы начинаем торговаться.
-- Но мы и не на барахолке, дорогая моя!
-- Ах, перестань, Альберт, я не маленькая. Что за покупка без торговли!..
На кухне курят и спорят о краже в краеведческом музее.
-- Я слышал в другой редакции, -- авторитетно заявляет плот-ный мужчина в очках. -- Пришли трое в масках, сторожа связали, директору нож к горлу -и он сам все поснимал и отдал. Полотен пятнадцать, кажется, мирового значения имена!
-- Брехня, не верю, -- говорит лощеный красавец средних лет, художник Цветков.
-- Но, представьте, кто замешан -- Кипчак! Его таскают на Петровку!
-- Меня тоже вызывали на Петровку, а я ж не замешана, -- возражает Муза.
-- Тебя вызывали? -- подскакивает Тамара. -- Музочка, расска-жи!
-- Нет, просили не разглашать.
Она нетерпеливо посматривает на закрытую дверь спальни.
-- А я говорю -- брехня! -- твердит Цветков. -- Знакомый недавно ездил, картины на месте.
-- Совершенно верно, -- берет слово Томин. -- Я объясню, в чем фокус. Все сделал директор -- гениальный человек. Сначала он потихоньку заменил картины копиями, давно уже. Потом разыграл липовую кражу для отвода глаз. Утащил эти самые копии и спрятал так, чтобы милиция обязательно нашла. Ну, милиция и нашла. Повесили их назад, все довольны. Вот и выходит, что картины на месте, да только не настоящие!
-- И что же, директор сознался?
-- Нет. Так и сяк с ним бьются -- молчит.
-- Учитесь у Саши: не успел приехать с юга и уже все выведал.
-- Брехня. Откуда ему?
-- Зачем обижаешь? Можно сказать, из первых рук! -- с южным темпераментом реагирует Томин. -- Со мной в соседнем номере большой юридический чин. Имеет полные сведения. Посидели за столом раз-другой, и он мне доверительно как любителю искусст-ва и надежному человеку. Так что прошу -- между нами.
-- Стало быть, директора упекли? -- спрашивает Цветков и внимательно смотрит в лицо Томину.
-- Кто сказал? Гуляет директор. Знать про него знают, а дока-зать не могут. Того гляди, дело совсем закроют.
-- И в какой гостинице живут такие осведомленные люди? -- не отстает Цветков.
-- Где я, по-твоему, останавливаюсь? В "России", конечно.
Томин сознательно выдает дезинформацию относительно Пчелкина. Что в четверг сказано у Боборыкиных, то в пятницу облетит всю коллекционерскую Москву и, может быть, достигнет ушей того, на кого рассчитано, -- так думает он, внешне строго выдерживая рисунок своей роли: простодушное дитя юга с толс-той сумой.
Издали на него нацелился Альберт.
-- Додик! -- зовет он. -- Займи даму, благо вы знакомы, -- Альберт кивает на Рудневу. -- Она мне больше не нужна.
-- Бу сделано.
И они расходятся. Додик -- к Рудневой, Альберт -- на новую охоту.
-- Не мерзнешь в Москве? -- понибратски хлопает он Томина по плечу.