- Кто, немцы или полицаи?
- Полицаи.
- А того полицая возле парка вы подвесили?
- Нет, Сергей Иванович. Мы его сперва ломиком по голове. А потом уже подумали-подумали и подвесили на дереве. Чтоб страшнее было.
- Чтоб страшнее, значит? - переспросил Юнашев.
- Ага, - упавшим голосом отозвался Борис, уже уловив явное неодобрение в тоне старших.
- Теперь давай начистоту, - строго, хотя и с иронией потребовал Карпов. - Батя знает об этом подвале и о ваших подвигах?
Борис понуро молчал. Спутник его Петя Растригин тоже молчал.
- Здорово, - подвел итог Карпов. - Орлы - нечего сказать. А вам известно, что те сигналы засекла немецкая контрразведка и сейчас ведет наблюдение за этим районом? Не знали? Так знайте. А вы обратили внимание, минеры сопливые, что на минном поле вы лазите гораздо дальше, чем мы разминировали и только по счастливой случайности до сих пор не подорвались? Тоже не заметили? А это еще что за оружейная палата? Вы подумали о том, что если сюда просто ненароком заглянет кто-либо из врагов, ему яснее ясного станет, что тут надо устроить засаду. И вы в нее попадете. И мало того, что сами попадете, так от вас же потянется ниточка к бате, ко всем другим. Вы об этом думали?
Борис подавленно молчал, понурил голову и нервно теребил руками старенькую свою шапчонку. Петя шумно вздохнул. И все невольно обернулись к нему. Он торопливо заговорил:
- Конечно, это все верно. И тут мы виноваты перед старшими. Но вы поймите: мы хотим действовать, - с вызовом и в то же время просительно закончил Петя Растригин.
- Все ясно. Вопросов нет, - решительно сказал Карпов. - Действовать! Так вот вам для начала задание. Все собранное в этом подвале замаскировать в развалинах и не прикасаться до особого распоряжения штаба. Раз. Второе: стол, стул, дверь отсюда выбросить, подвал захламить. Все это сделать сегодня. Немедленно. И доложить нам, мы еще не сменимся с дежурства. Помочь вам не можем - надо идти патрулировать, а то возможна проверка и, если нас не окажется на улице, неприятности не избежать! Все. Да, дополнение: на минное поле не ходить, патрулям на глаза не попадаться, световых сигналов не давать. Ясно? А завтра готовьтесь к объяснению у Степана Григорьевича.
И тут же, перейдя на обычный тон, Сергей добавил:
- И прошу вас, ребята. Сделайте обязательно все так, как я вам говорю. Уж вы доверьтесь нашему опыту. Честное слово, так будет лучше. Верно я говорю, братишки? - обратился он к своим товарищам.
- Только так, - кратко подтвердил Юнашев.
- Ох, чертенята. Нет, ну надо же? - вместо ответа воскликнул Вдовиченко, сокрушенно покачав головой.
- Ну вот. А теперь действуйте. Мы пошли. На обратном пути проверим.
Патрульные ушли.
...На другой день на квартиру Студеникиных Островерхов вызывал молодежь, юношей и девушек, которых связывали довоенные школьные годы, совместная комсомольская работа перед самой оккупацией, а некоторых - и родственные связи. И все-таки, Степан Григорьевич не стал собирать их всех сразу, а приглашал группами по 2-3 человека. Самой трудной оказалась беседа с сыном.
- Я не стану читать тебе мораль. Ты человек взрослый, понимающий. Тебе, надеюсь, не надо втолковывать, что любая наша ошибка, любая оплошность - смерть.
Борис решительно выпрямился, порываясь что-то сказать. Но отец бесцеремонно остановил его.
- Знаю, знаю, что все вы хлопцы смелые. Но в нашем деле есть кое-что страшнее чьей-либо смерти, Это - провал организации, всей подпольной работы, налаженной с таким трудом. Безрассудная, неизбежная и неоправданная гибель десятков, а может, и сотен самых честных, самых верных наших людей. Ты видел их у меня... тебя многие видели... В случае чего потянется ниточка... А там и меня... и моих знакомых... И глупость может обернуться трагедией.
- Зачем ты так, папа...
- Может, я не сказал бы тебе этих горьких слов, если бы речь шла только о моей жизни. Понимаешь ты это? Не о себе забочусь. Об общем деле. Запомни: драться с умом надо. Перед нами опытный враг. Опытный, умелый и беспощадный. А тебе, Борис, никто из наших людей не вверял свою жизнь и не поручал так необдуманно и глупо рисковать ею. Я давно хотел поговорить с тобой, да все времени не было. Мне Аза намекала...
- А что Аза? По ней, так мне и на улицу нельзя выйти. Я ж не девчонка...
- Погоди. Что-то у нас не получается разговор. Вижу: ты так и не понял меня. Плохо, брат, выходит.
Островерхов прошелся по комнате, остановился у окна, задумался. Что ж это я не могу найти с ним нужного тона? Почему у него настороженная отчужденность? Если сын тебя не понимает, то как же тогда с другими? Выходит, они совсем не приняли моих увещеваний? А если б это мне читали такие проповеди? Не теперь, а тогда, в восемнадцатом, когда тащил взрывчатку на французский пароход, когда пускал под откос белогвардейские эшелоны, когда гвоздем и ногтями рыл подкоп из деникинской камеры смертников, а? Пожалуй, послал бы я тогда проповедника к черту. Ведь драться хотел, зубами рвать, своими руками врага за горло душить, бить, взрывать, стрелять, пока не останется ни одного белобандита на родной земле. Так-то, Степан. Вот тут, должно, и ключик спрятан.