Наталья Архиповна вздохнула, помолчала. Соседка по койке вдруг зарыдала. Зина внимательно посмотрела на нее.
- Хотела я расспросить его, с кем это он говорить собирается, и не успела. Подошли двое здоровенных санитаров, халаты внакидку, а под ними мундиры. Схватили Сашу, дернули, толкнули так, что он, сердешный, сразу будто мелом покрылся. Больно ему дюже. А сам оглянулся на меня, подмигнул. Его волокут те санитары, а он кричит мне: "Давай, говорит, мать, посоревнуемся, кто быстрее на волю попадет!"
Наталья Архиповна тяжело вздохнула:
- Так-то. Пойдем, голубушка, провожу. А то заболтались мы. Пойдем.
В коридоре старуха прошептала Зине:
- О Сучкове я говорила, Александре. А ты, Зина, денька два-три не появляйся. Все равно Сучков слаб еще. Ну, иди. Христос с тобой.
Зина решила сразу сходить к Островерхову, еще раз посоветоваться. Ясно одно: лейтенант в тяжелом состоянии, спасать его надо быстрее.
Зина уже подходила к конторе общины, когда из ворот вышел Островерхов и за ним два полицая.
Все трое перешли улицу и направились в сторону полицейского управления. Островерхов все так же вышагивал впереди полицейских, и Зина поняла: повели... забрали.
Ложная
тревога
Господин Кроликов не любил вспоминать тот унизительный разговор у коменданта. Хоть свои и не знали подробностей, а всетаки очень уж скверно на душе. Страх теперь не покидал его ни на минуту. Страх перед Райхом, перед Гофманом, Шмидтом. Страх перед теми матросами на Мысхако, страх перед грохочущими за хребтом советскими пушками, страх перед партизанами, которые, как рассказывал Крамер - а уж он-то знает! - незаметно прошли через весь город, ударили с тыла по немцам и помогли десантникам взять Колдун-гору, а потом снова бесследно растаяли.
Последний месяц шеф полиции регулярно через день находил или дома в почтовом ящике, или приклеенные на двери своей квартиры, или в ящике собственного, рабочего стола в полицейском управлении аккуратно отпечатанные на машинке короткие, выразительные листовки, подписанные то Краснодарским крайкомом партии, то Новороссийским горкомом, то командиром партизанского отряда, то начальником штаба какого-то "разведотряда 2-го истребительного в тылу". Последние особенно тревожили шефа, потому что всегда сообщали самые последние новости из городской жизни и нередко содержали сведения, о которых, как полагал Кроликов, могли тать он, Сперанский и Крамер. Больше никто! И все-таки эти сверхсекретные данные непостижимым образом становились известными разведотряду и через его листовки - всему городу.
- Черт знает что! - бесновался Кроликов. - Хоть самого себя сажай в подвал и вели Саркисову допросить. Наваждение какое-то! И ведь как нелепо обрываются ниточки. Третьего дня получил от "пятнадцатого" донесение, что он напал на след какой-то организации, а вчера Райх расстрелял "агента пятнадцать" как партизана. И так всякий раз, как только начинаешь что-нибудь нащупывать. А тут еще с этой чертовой райховской затеей в Мефодиевке, с общиной этой неразбериха. Со старостой не раз беседовал. Человек вроде бы благонадежный. А вот секретарь там... И эта справка... Надо вызвать Островерхова.
Степан Григорьевич лихорадочно перебирал в уме возможные варианты встречи с Кроликовым, прикидывал линию своего поведения в каждом варианте. Но все эти мысленные репетиции распадались перед гвоздевым вопросом: какова причина вызова? Что стало известно полиции о подпольной организации? Шагая в сопровождении двух дюжих полицейских, Островерхов пытался решить этот главный вопрос и, уже подходя к самому полицейскому управлению, решил: вызов к шефу не имеет отношения к подполью. Тут что-то другое. Другое...
Господин Кроликов даже улыбнулся, увидев входящего в кабинет секретаря общины.
- Прошу, прошу, господин Островерхов. Проходите, садитесь. Как же, как же! Наслышан. А мы ведь с вами встречались, до войны. Помните?
Островерхов вежливо улыбнулся, согласно кивнул головой.
- А как же, господин Кроликов? Конечно, помню.
- Вот и прекрасно, и чудненько, - заторопился шеф. Ему не хотелось пускаться в воспоминания. - Ну, и как вы устроились? Нашли свое место в новой жизни?
- Нашел, - снова улыбнулся Степан Григорьевич. - Давно готовился. Ждал. Вот и пришел мой час.
- Да-да! - подхватил шеф. - Настал наш час. Где в гражданскую-то воевали? На каких фрон- тах?