- А если меня гестаповцы... того... схватят, - у Свиркунова дрожал голос, на лбу выступил пот.
- Вроде трусости за тобой не замечалось, - сказал Островерхов. - Возьми себя в руки.
...Разошлись по одному. У каждого остался на душе неприятный осадок от разговора со Свиркуновым.
Явки пришлось сменить. Несколько подпольщиков, лично знакомых со Свиркуновым, переменили клички и квартиры. Руководство связными с партизанским отрядом Островерхов взял на себя. Часть людей, в том числе тех, чьи квартиры по доносу "попа" стали известны полиции, пришлось отправить в партизанский отряд.
Собирался в отряд и Свиркунов. Он должен был уйти с большой группой скрывавшихся советских бойцов. Поход почему-то откладывали со дня на день. Свиркунов не знал причин отсрочки, нервничал. Появляться на улице Островерхов ему запретил, и он ничего не знал о действиях подпольщиков. Он понимал - ему не доверяли. Это злило его. Он боялся, что нагрянут немцы. Боялся и ненавидел Карпова: а вдруг этот бешеный лейтенант ослушается Островерхова и явится сюда, чтобы выполнить свою угрозу. Ему казалось, что его несправедливо обидели. Он вспоминал оскорбительные слова, брошенные ему в лицо на заседании штаба, и закипал глухой ненавистью. Прошло десять томительных дней. Свиркунов изнемогал.
Дерзать
Подполье тем временем жило своей напряженной и деятельной жизнью. Сучков, несмотря на слабость, той же ночью в сопровождении связной ушел к партизанам. Об отправке Сучкова Степан заранее договорился с Егоровым. Тот в одной из записок, которую принесла из партизанского отряда связная Растригина, сообщал: "Старшего лейтенанта можем принять в любое время". Перед уходом Сучков сообщил фамилии товарищей по палате и кое-кого из пленных краснофлотцев из других палат.
После побега Сучкова из госпиталя Сергей Карпов через Надежду Крюкову предупредил, чтобы Зина немедленно уходила в лес. В три часа ночи она ушла из города, а в 5 часов утра жандармы окружили ее дом, но ничего подозрительного не нашли. Соседи сказали, что Зина ушла в станицы за продуктами. Гестаповцы ворвались в лазарет, избили там Наталью Архиповну, боцмана и еще двух моряков. Но так и не смогли узнать тайну исчезновения Сучкова. "Вот отправим вас в Темрюк в тюрьму и вылечим там всех", - кричали они.
Надо было спасать моряков.
План спасения моряков детально разработал Степан Григорьевич. Аза на пишущей машинке с немецким шрифтом, тщательно подбирая чужие слова, отпечатала приказ Райха начальнику госпиталя о выдаче группы раненых военнопленных начальнику конвоя Отто Шмидту для препровождения их в спецлагерь на Тамани. В приказе были перечислены фамилии, названные Сучковым. Начальнику конвоя, которым Островерхов назначил Григория Сечиокно, было выдано также предписание на немецком языке об отправке пленных на Тамань. Оба документа были тщательно вычитаны подпольщиками, знавшими немецкий язык, "подписаны" начальником гестапо северной части города Людвигом Гофманом, чью подпись мастерски подделал сам же Сечиокно, и скреплены печатями, изготовленными Виктором Слезаком.
В состав конвоя вошла группа Карпова - восемь человек. Накануне операции Степан Григорьевич собрал их на конспиративной квартире у Растригиных. Покашливая, он медленно расхаживал по комнатке и, словно думая вслух, говорил притихшим конвоирам:
- Расчет, товарищи, такой. Конечно, бегство Сучкова насторожило немцев. Ни одно гражданское лицо в госпиталь не допускается. Об этом доносят и наши разведчики. Это одна сторона ситуации. С другой стороны, немцы уверены, что второй раз мы туда не сунемся, тем более, что после побега Сучкова прошла всего неделя. Такой дерзости они не ожидают. Кроме того, нами получены сведения, что в гестапо был разговор о переводе раненых в лагерь для военнопленных.
В комнате возник сдержанный шумок. Все стали обсуждать предстоящую операцию. Островерхов перебил:
- Только не зарываться, товарищи. Держитесь смело. Раненым не подавайте никакого намека, что вы свои. Обращение должно быть грубое, враждебное. До самого сборного пункта держите оружие наизготовку. Но и в брани сдерживайтесь, чтобы не спровоцировать раненых. Вы сами понимаете, с каким настроением они будут идти, не зная куда и зачем... Больше отмалчивайтесь.