- Не могу никого назвать, господин начальник.
Сперанский приблизился к полицейскому и ударил его в лицо. Полицейский отшатнулся, голова его дернулась назад, он закрыл ладонью рот и нос, из глаз брызнули слезы.
Сперанский любил бить. Животных, людей. Бить кулаком. Так, чтобы почувствовать костяшками пальцев упругую податливость тела жертвы, услышать мокрый чавкающий звук, рукой ощутить хруст сломанного хряща или выбитого зуба. Видеть кровь не мог, но, испытывая наслаждение от удара, мирился с кровью, как с неизбежным спутником удовольствия. Нанеся удар, Сперанский несколько мгновений стоял, удовлетворенный, раздувая побелевшие ноздри. Потом молча, расслабленно вернулся в кресло.
- Вы идиот, Долинец, кретин, - терпеливо и вкрадчиво пояснил он. - Листовки я читал. И я, и шеф, и гестапо, и горожане. И все видели, что они наклеены рядом с приказом. Все. Так что об этом вы могли мне не докладывать. Мне гораздо интереснее, понимаете? Гораздо интереснее было бы услышать от вас, кто это сделал? Понимаете? Кто! Вы уже в течение месяца ведете наблюдение за домом номер пятнадцать на Пироговской улице. Месяц! А где результаты?
- Сегодня чуть свет зашли к нему двое, - отводя ото рта ладонь, прогнусавил Долинец.
- Кто такие? Ты проверил?
- Никак нет, господин начальник, - испуганно ответил Долинец и предусмотрительно попятился к порогу,
- Почему? - зловеще тихо спросил Сперанский и приподнялся с места.
- Их там не оказалось...
- Молчать, сволочь! Ты их упустил! Ну! Отвечай! Прошляпил!
- Никак нет, - пролепетал Долинец. - Я напарника оставил снаружи, а сам весь дом осмотрел. Никого.
- Другой ход в доме есть? Подвал, чердак? Сарай? Хозяина допросил?
- Так точно. То есть, нет...
- Что "нет", идиот?
- Сарая нет. А допрос снял.
- Кто там еще был?
- Мать, стало быть, его. Учителка.
- Ну?
- Ничего, стало быть, не видав и не слыхав. Ничего знать не знает.
- Скотина! Почему не доложил?
- Так никого ж не знайшлы...
- Не знайшлы! Дубина, пень, - Сперанский даже застонал от ярости. - Фамилия?
- Попов Петро Григорьевич.
- Марш в дежурку. Приготовься, сейчас едем.
Выпроводив полицейского, Сперанский нервно захрустел пальцами, решая "сложный тактический" вопрос: кому доложить? Конечно, по всем правилам, он обязан немедленно доложить Кроликову. Но, во-первых, тот немедленно позвонит Райху, что это он выследил партизан. Нет, надо самому действовать. А если использовать Крамера? Он лично знаком с начальником гестапо господином Гофманом. Вот это ход.
Сперанский бросился к Крамеру. А через десять минут к полиции подъехала автомашина гестапо, из нее нетерпеливо выглянул Людвиг Гофман. Кроликов, увидевший его в окно, злобно выругался. Он ненавидел Сперанского, презирал его за подлость и подхалимство. Кроликов чуть вздрогнул, когда в дверь постучали, и не ожидая приглашения, стремительно вошел Сперанский.
- Анатолий Григорьевич, - с ходу начал Сперанский. - Только что засекли партизан. Сейчас вместе с гестапо едем брать.
И, не дождавшись от онемевшего шефа руководящих указаний, начальник политического сыска выбежал на улицу, где его ожидал Крамер. По знаку Гофмана они влезли в машину и умчались. Только теперь до Кроликова дошел смысл происходящего. Он вскочил, пошел к: двери, вернулся к столу, схватил телефонную трубку, подержал, положил ее на рычаг и снова поднял, попросил соединить его с Райхом. Выслушав его путаный, сбивчивый доклад о том, что кто-то обнаружил каких-то партизан и что туда помчались гестаповцы, комендант приказал:
- Господин Кроликофф! Вы должны быть у меня через десять минут!
***
Степан Григорьевич Островерхов внимательно вчитывался в слова короткого послания Алексея Андреевича Егорова. Вздохнул, аккуратно в несколько раз сложил крохотный лоскуток бумаги, бережно спрятал его в тайник.
- Ну, спасибо, Танюша, за добрую весточку, - Островерхов обернулся к Растригиной. Но Татьяна Федоровна, только что вернувшаяся от партизан, сломленная усталостью, уже спала, склонив голову на стол. Островерхов осторожно прошел в соседнюю комнату, попросил хозяйку квартиры Екатерину Петровну Бондарь уложить Растригину в постель. Когда Екатерина Петровна вернулась, Степан Григорьевич стоял у окна и чему-то улыбался.
- Слышь, Петровна, а ведь скоро, Первое мая, а?
Екатерина Петровна только вздохнула в ответ.
В комнату вошел Василий Евстафьевич Боднарь, ее муж, дежуривший у ворот. Лицо его было хмурое и озабоченное. Он сдержанно кашлянул.