На Торжеуцком аэродроме наступил ад. Маленькие "тупорылые" истребители, которые стояли после вчерашних полётов в три ряда перед ангаром, подбрасывало и переворачивало горячими струями огня, с треском рвущего защитные чехлы и зелёный перкаль на перебитых осколками нервюрах краснозвёздных плоскостей. В некоторых горящих машинах, выбрасывая в небо яркие оранжевые шапки разрывов, взрывался боезапас и горючее. Огонь, утратив от высоких температур своё привычное состояние, превращался в подвижную пурпурную жидкость, расплёскивающуюся горячими багровыми брызгами. Пламя пожаров растворялось только в небе, в котором новое звено немецких бомбардировщиков описав эллипс вокруг взлётного поля выбрали подходящие цели для атаки.
-- Что? - Сашка оторвал голову от подушки, недоумённо взглянул на перепуганную Оксану и кубарем слетел с кровати, бросившись к окну, вдруг брызнувшему на пол сотнями стеклянных осколков. Оксана в испуге отшатнулась от разбитого окна. Волна пыли серым дымом ворвалась внутрь дома, и отголосок нового взрыва ударной волной хлестнул по стенам, легко вышибая оставшиеся оконные стёкла. Сашка рухнул на пол, повалив на пол Оксану. И тут же нежно цвиринкнув, несколько пуль выщербили деревянный подоконник над их головами.
Они поднялись с пола, чтобы смотреть.
Из разбитой взрывами казармы военного городка с криками выбегали полуголые, растерянные люди, панически метавшиеся по взлётному полю в поисках укрытия. А над всем этим хаосом, в синем и безоблачном небе бесстрастно визжали ревунами сирен в неподвижных стойках шасси, похожих на когти хищных птиц, немецкие бомбардировщики, безжалостно поливавшие смертью из всех своих пушек и пулемётов беззащитный аэродром. Немецкие самолёты, стремительно падали вниз, чтобы на выходе из пике уронить из под фюзеляжа ещё одну фугасную авиабомбу, выбросить из под фюзеляжа ещё чью-то смерть, плюнуть вниз короткой пулемётной очередью.
С момента начала бомбёжки прошло несколько минут.
-- Что это? - Оксана напрасно попыталась перекричать грохот и скрежет, бушевавший в сотне метров от её дома. - Саша, ради Бога, скажи мне - что это?
Она умоляюще смотрела на мужа, взъерошенного и перепуганного, с сумасшедшей надеждой, что вот-вот он привычным жестом махнёт рукой и скажет что-нибудь. Пусть даже он злобно, как говорил их комполка - "по-командирски", выматерит "чудаков на литеру Мэ" устраивавших учения по воскресеньям. Оксана так не любила, когда Сашка ругался матом, но сегодня она не скажет ему ни слова упрёка, пусть только прозвучат эти успокаивающие её слова. Да она теперь вообще не будет укорять Сашке, если тот нечаянно заругается матом.
Но Сашка молча бросился к комоду.
-- Саша! - закричала Оксана. - Что это? Это по-настоящему?
Её мысли были абсурдными до безумия.
Самым страшным была мысль,- да всё по-настоящему. Горящие истребители, изорванные осколками в клочья люди, военный городок, скрытый сейчас завесой пыли, поднятой взрывами немецких авиабомб. Всё было даже очень "по-настоящему".
Она просто не хотела верит в это.
-- Не знаю,- заорал Сашка, впопыхах натягивая отутюженные вчера Оксаной форменные брюки, уже осыпанные белым крошевом мела. - Отойди от окна!
Потом он торопливо затянул поверх гимнастёрки ремень с кобурой и, всунув босые ноги в сапоги, бросился к двери. За которой вовсю бушевала смерть, так неожиданно спустившаяся с небес на мирно спящую землю Торжеуцкого аэродрома.
-- Не выходи из дома,- сказал Сашка, на секунду задержавшись в дверном проёме. - Я скоро вернусь, я обязательно вернусь.
Оксана каким-то необъяснимым чувством, даже не интуицией, а спинным мозгом, холодком по позвоночнику почувствовала, что Сашка врёт. Врёт, не моргнув глазом. И тут же почудилось ей, что видит его в последний раз - вот такого испуганного и ещё до конца не проснувшегося. Она попыталась удержать его, но лишь "мазнула" кончиками пальцев по гимнастёрке.
-- Саша, нет! - завопила Оксана, метнувшись за мужем. - Саша, подожди! Са-а-а-а-ша!!!
Мощная взрывная волна пятидесятикилограммовой фугаски упавшей в заросли малины у колодца, сбила её с ног на маленьком крылечке веранды, чудом оставив в живых. Бомбы накрыли шапками разрывов уже объятый пламенем штаб полка, выдёргивая как спички, столбы телефонной линии. Пламя от взрывов рассекло ряды колючей проволоки, стремительными остроконечными волнами подрубив вышку поста воздушного наблюдения. Бомбардировщики парами пронеслись у самой земли и круто рванули вверх, набирая высоту для новой атаки. Теперь почти весь аэродром как одеялом был накрыт завесой чёрного дыма.
Оксана слетела с невысокого крыльца и растянулась в мягкой белёсой пыли, больно оцарапав коленку. Звонко вибрируя в горячем воздухе, над ней прошло стальное смертельное крошево осколков, изранивших в щепки скрипевшую петлями дверь. Сталь черкнула свою роспись на покрытых известью стенах. А "Юнкерсы", падая по одному из кольца, уже снова неслись к земле, чтобы сбросить следующие фугаски. Одно пике - одна фугаска, они никуда не спешили. Земля вздрогнула от новой серии взрывов, поднимавших вверх тонны грунта и пыли, вперемешку с кровью раздробленных человеческих костей, гнутым дюралюминием и пылающими щепками. В нагретом пожарами воздухе кружились чёрные жирные хлопья бензиново пахнувшей копоти, которая кляксами оседала на белых льняных простынях, безмятежно полоскавшихся в саду на тонком бельевом шнуре из парашютной стропы. Оксана, обезумев, бросилась к этим простыням за крохотное мгновение до того, как пулемётная очередь вразлёт прошила их белоснежную ткань. Теперь простыни были безнадёжно испорчены. Потрогав с сожалением грязное льняное полотно, Оксана, прихрамывая, пошла к калитке.
Немецкие бомбардировщики, с рёвом проносившиеся в небе, сбросили вниз весь свой смертоносный груз, перестроились, и попарно пикируя, опустошали теперь пулемётные ленты, стремясь израсходовать все патроны. Пальцы от души давили на гашетки, и воздух прошил стрекот свинцовых трасс, превративших Торжеуцкий аэродром в тир, где мишенями служили мечущиеся по взлётному полю фигурки растерянных людей. Оксана не щадя своих босых ног побежала к взлётному полю, где в клубах чёрного дыма растворился Сашка.
-- Са-а-а-ша!- во всю силу своих лёгких закричала она, но крик Оксаны бесследно тонул вместе с сотнями других криков, стонов, предсмертных хрипов и всей какофонии грохота, стелившегося над аэродромом.
На котором продолжали умирать люди. Чудом, уцелевший при бомбёжке "ишачок", выруливший на взлётную полосу из клубов дыма, прятавшего его от немецких бомбардировщиков, оказался точно на линии огня и длинная, почти во всю ленту пулемётная очередь, вдребезги разнесла целлулоидный колпак "фонаря" истребителя, навылет прошив весь фюзеляж и как ножом обрубив рули высоты. Из пробитого пулей маслобака струйкой хлестнуло горящее масло и, попав под трассу следующего пикировщика, И-16-ый взорвался, смешно кувыркнувшись на сломанное крыло. Оксану вновь опрокинуло волной тяжёлого маслянистого воздуха с жёстким привкусом резиновой гари, от которой так саднило и першило в горле. Но и лёжа в траве, ещё влажной от утренней росы, она ясно видела, то от чего хотелось отвести глаза. Два "мессершмитта", на бреющем полёте, расстреляли расчёт зенитного счетверённого "максима" - обритых наголо солдат-первогодок, тщётно пытавшихся вставить в затвор пулемёта новую патронную ленту. Две длинные пулемётные очереди оставили лежать рядом с Оксаной три тела убитых, так похожих в смертельной своей неподвижности на куклы, сломанные капризным ребёнком. Голый по пояс мужчина, который стоял на крыше дощатой караулки, беспорядочно стреляя в воздух из ручного пулемёта, слетел вниз, рассечённый пополам прямым попаданием снаряда малокалиберной авиационной пушки. Оксана закричала, увидев его подброшенную в кровавых брызгах выгоревшую на солнце пилотку.