— Мать твою, — прошептал он, снова пуская воду.
Дверь в ванную дёрнули на открыть, та щёлкнула в замке, но устояла.
Дайан вздрогнул. Он понял, что в комнате стихло.
— Дайан, — Сойер ещё раз потряс дверную ручку с той стороны.
«Сука, когда прекратятся эти приступы слабости?» — выругался сам на себя Дайан, потому что пришлось цепляться за стены, чтобы дойти до двери. Снова началась нервная дрожь. Он повернул ручку.
Джон, едва открылась дверь, подхватил его в руки и прижал к себе, укладываясь лицом в шею и целуя.
Дайан вытянулся руками над плечами Джона, охватил в кольцо, подставился под поцелуй, но тут же сам нашёл его губы. Абсолютное счастье затопило сознание Дайана. Ему казалось, что прошла вечность с того дня, как он в последний раз чувствовал на своих губах и языке остроту зубов мужа и любовь его губ. Едва находя силы отрываться, он снова возвращался в поцелуй, в который загонял его Джон, поджимая к себе руками.
— Это вот что за хуйня творилась? — спросил Дайан, как только выбрался из водоворота и прижался виском к виску Джона.
— Ты о последних сутках или о, как обычно, нашем пидорастическом поцелуе? — спросил Джон.
— Первое.
Сойер чуть сдвинулся, отстраняясь.
— Мы хотели отделаться от Бауэра раз и навсегда. Как только он забрал тебя, у меня развязались руки.
Дайан смотрел внимательно, обегая взглядом лицо Джона.
— То есть… это был план?
— Да, — Джон медленно кивнул, уже видя, как Дайану не нравится его «да». Но вот сейчас он не хотел хоть что-то замалчивать.
— Я что, был наживкой?
— Ты, скорее, запал на бикфордовом шнуре.
— Он мог меня убить, — осатанел Дайан.
— Не мог. С тобою рядом были Линда и Никки.
— Никки?
— Спроси у того.
— Бауэр сказал, что ты мёртв. Мне показали твоё кольцо и отрезанный палец! Ты, блядь, хотя бы представляешь, что я чувствовал, когда думал, что ты мёртв? — Дайан выкрутился из рук Сойера и искренне влепил тому пощёчину.
Джон ошалело посмотрел, потом потемнел в глазах, но собрался.
— Ещё как представляю. И ты это знаешь, — пошёл следом за отошедшим Дайаном.
— Я ношу твоих детей. Ты рисковал ими, — снова озлился Дайан, оборачиваясь, сжав губы и наставляя на Джона указательный палец. Он так увлёкся претензиями, что совершенно не обращал внимания на останки тела сюзерена, которые Джон разбросал по всей комнате.
Дайан нервно ходил по размазанной крови и частично по внутренностям Питера Бауэра.
Джон остановился, решая, какими словами объяснить, что он и дети, которых тот носит, гораздо сильнее и крепче держатся за жизнь, чем то можно вообразить. Но Дайан, пережив восторг встречи, совершенно поменялся. Джон вспомнил, как тот отбивался от Бауэра, и произнёс:
— Прости меня, милый. Да, я рисковал всем и всеми, что дорого мне. Это выглядит безответственным. Прости меня.
Дайан хотел ещё что-то сказать, но его оборвал ужасающий грохот, сотрясший дрожью баллов в восемь «Золотую гордость». Страшный скрежет, треск, скрип и стон словно стащили дом с места и, похоже, что даже оторвали от фундамента.
Сойер подхватил Дайан под локоть и почти потащил из комнаты и вниз по лестнице.
— Что это? — выдохнул тот.
— Если нам повезёт, сейчас увидишь, — бросил Джон, почти вынося его в распахнутые двери «Золотой гордости».
Под ступенями парадного крыльца Брук увидел стоящих Балицки, Милднайта и сатанинского Йольского Кота, который, не натянув морока, слизывал с лап, с боков, со спины и брюха кровь. Мыл лапой морду, словно недалёкая кошка.
— Наконец-то, — проворчала Линда, — вы что, решили прямо там…
— Потом, — одёрнул её Джон.
Развернулись и пошли к распахнутым воротам.
Дайан видел, что газон и сама подъездная дорога поместья усеяны мёртвыми людьми и опустевшей формой личной охраны Питера Бауэра. Через одного убитого пришлось даже перепрыгнуть.
Позади бушевал какой-то невообразимый цейтнот. Дом стонал и звенел вышибаемыми стёклами.
Сразу за воротами стояла Валери Сэндхилл, спокойно курила, отводя сигарету левой рукой, а правой обхватив себя по груди за плечо когтистой лапкой.
Элек Милднайт подошёл к той, подхватил, поцеловал в шею и вернул на место.
Валери даже ухом не повела, продолжая смотреть мимо лёна туда, где резвился цейтнот.
А за Валери, чуть дальше, Дайан увидел Сесиль Сэндхилл, которая самозабвенно целовалась с каким-то высоким и светловолосым мужчиной в классических костюме и пальто. Роста ей очевидно не хватало, поэтому она вполне себе безалаберно висела в его обнимающих руках.
Никки Милднайт молча всунул брату винтовку, подошёл к Сесиль, выпутал её из объятий и из поцелуя, аккуратно поставил на землю. Потом шепнул на ухо. А следом сам сгрёб незнакомца в руки и тоже поцеловал. Горячо так.
Дайан ошалел настолько, что почти забыл про цейтнот.
Юрэк мягко развернул его от тройки, жмущейся поодаль.
И Дайан ошалел снова.
Искрящийся потусторонним северным сиянием фантасмагорический грендель* разносил и уже почти что сравнивал с землёю «Золотую гордость» и сад вокруг. А вместе с теми погребал останки мёртвых людей, вампиров, доберманов, сюзерена и Ио Кэлпи. Об Ио, конечно, Дайан не знал. О том, что видел её в доме, Никки вспомнит и расскажет только несколько дней спустя, когда руины резиденции в Броад Грин станут мелкодисперсной пылью, а он сам сыто выползет из постели с Сесиль и Иво Кэтспо.
Грендель взмахивал булавой, мёртво молчаливый.
Потрясший округу взрыв газовых баллонов в кухне дома синим пламенем полыхнул в чёрную февральскую ночь. Часть взрывной волны и огня грендель впитал в себя, чуть замедлившись. И Брук заметил, как умиротворённо и глубоко вздохнула Валери.
Дайан приблизился к той.
— Миледи, я и Джон были в доме, когда вот этот парень снёс его стену.
— Я знаю, — ответила Валери, не поворачивая лица, но улыбаясь, — я соскучилась по тебе и хотела сказать «поспеши, милый».
Дайан облизнул губы и вернулся взглядом к работающему двойнику Валери Сэндхилл.
Взорвался ещё один баллон.
Дайан почувствовал, как в колено к нему ткнулась лапа и погладила. Он опустил голову, а затем присел.
Существа задышала ему в лицо:
— Вот, это тебе.
Дайан взял с шерстяной ладони бархатный футляр. Раскрыл. Синие всполохи выхватили сквозное золото и голубую эмаль перстня, на которых вздыбился крыльями и когтистыми лапами грифон.
— Это что?
— Это подарок, — задышала Ялу ещё горячее. — Не мой. Это Сойера.
Дайан метнул взгляд на мужа, который стоял дальше с Балицки и курил.
— Откуда он у тебя, Ялу?
Существа, страдая от собственной порядочности, закатила глаза.
— Когда твоего мужа изрубили в капусту…
— Чего?
— Просто в крошку. Голову, руки, ноги, всё пополам, короче, в кубики для «Улицы Сезам**». И пока он срастался в ванне миледи, лакая кровь бездомных и барыг, чтобы восстать и валить спасать тебя из замка злого дракона Питера Бауэра, я нашла это в лохмотьях его пальто.
— Шарила по карманам? — догадался Дайан.
— Ну да, я шарила по карманам. Хорошенькое колечко, да? Я бы себе его оставила, но, видишь ли, мне как бы не на что его надевать, — Ялу покрутила перед мордой беспалой лапой. Единственный большой отстоящий палец был коротеньким и толстым.
— Ну, спасибо, что вернула, — согласился Дайан.
— Не за что, мой птенчик, — покровительственно похлопала его по плечу Ялу и отошла.
Дайан поднялся. Дошёл до Джона. Прижался.
Сойер снял куртку и укрыл его, потому что тонкий пуловер не справлялся с холодом ночи.
Комментарий к 25
*чудовище из англосаксонской эпической поэмы «Беовульф». Является одним из трёх антагонистов главного героя Беовульфа, вместе со своей матерью и драконом. Грендель изображается в виде антропоморфного чудовища огромного роста, хотя в тексте поэмы его описание лишено определённости, поэтому Валери Сэндхилл наделила своего гренделя ледяным телом, немногословностью и неотвратимостью смерти