Выходила она тогда с помощью фабричной врачихи свою, по-деревенски говоря, «невенюшку», спасли ее грудь и материнское молочко для внука, а сама эта девчонка, сирота военная, все равно как родной дочерью стала, хотя и чужая была в ней кровь, чужие, не шуваловские, повадки. Дошло до того, что Екатерина Гавриловна нередко принимала Тонину сторону, если возникали какие-то несогласия между невесткой и Виктором. А уж за внука горой стояла. Когда кончился у Тони непродолжительный в те времена декретный отпуск и начала она собираться на работу, старшая хозяйка резко воспротивилась: «Не дело это — с такого возраста малыша без матери оставлять. Подрастет для детского садика — тогда другое дело, а пока что увольняйся, девонька, и посиди с сыночком дома, не лишай и его и себя радости. Ты знаешь, как я своего ро́стила, так что поверь мне и послушайся. Все еще будет у тебя впереди, но такого, как с первеньким понянькаться, никогда не будет». Тоня сперва заупрямилась: «Я только что специальность освоила, мне стыдно перед цехом». — «Специальностей на свете много, а ребенок у тебя один, — не отступилась Екатерина Гавриловна. — И еще так тебе скажу: для нас, женщин, вырастить хорошего здорового ребенка, чтоб не хулиганом и не заморышем был, — самая первая специальность. Пока ее не забудем — все в мире хорошо будет». Виктор тоже поддержал мать, припомнив свое собственное дворовое детство, и Тоня согласилась. Потом ей даже понравилось это. Андрюшке уже три года исполнилось, и можно бы его в детский сад устраивать, но она никакого такого разговора не заводила. И начать его пришлось опять старшей хозяйке. «Не подумай, что гоню тебя на работу, что денег от тебя жду, — сказала она Тоне, — но весь век дома не просидишь, а время упустишь. Некоторые мои ровесницы, которые домохозяйками просидели до моих лет, теперь побежали на работу устраиваться. На людях быть охота. Хоть какую-нибудь пенсию думают заслужить. И вот какое у меня к тебе предложение: на завод возвращаться не надо, железо — не женское дело, а начинай-ка ты ходить на курсы медсестер. Так советует докторша наша фабричная. Тут еще и такая выгода: курсы вечерние, и днем ты с ребенком будешь, а вечером я сменю». Тоня подумала-подумала и согласилась. И так втянулась в учебу, так понравилась ей потом новая работа, что уже на второй год была назначена процедурной сестрой. Работать она поступила в военный госпиталь — всего несколько остановок от дома, и это тоже большое удобство: с утра можно подольше поспать, после работы не надо забиваться в переполненный городской транспорт — пешком дойдешь. И полезно, и приятно.
Утренний сон — Тонина болезнь и радость. Радость — когда можно поваляться, болезнь — когда приходится рано вставать. Первые утренние минуты уходили у нее на потягивание, она бродила в это время по квартире сонная, насупленная и только к началу рабочего дня окончательно разгуливалась. Тогда уж становилась она быстрой и ловкой и ей хватало энергии до позднего вечера…
Тоня напилась квасу, с удовольствием облизнула губы и почти что пропела:
— До чего же хорошо дома!
Быстренько прошла в свою (то есть ее и Виктора) комнату, что-то там помурлыкала и появилась уже в трусиках и лифчике, побежала в ванную. А Екатерина Гавриловна потихоньку начала готовить на кухне все для окрошки. С удовольствием слушала она домашний дождик, который уютно шумел в ванной, и даже немного позавидовала Тоне. Не потому, что ей самой тоже хотелось бы помыться, а потому, что в ее собственные молодые годы не то что ванной не было, но даже к умывальной раковине приходилось по утрам в очереди стоять. А теперь прибежала вон с работы жаркая и потная, напилась холодненького — и под дождик! Выйдет сейчас оттуда как новенькая, как будто и не провела целый день с больными людьми, страдающими и капризными… Только бы не вернулся раньше времени этот пучеглазый!
Екатерине Гавриловне вдруг представилась такая картина: Димаков стоит в прихожей, а в это время ничего не подозревающая Тоня свободно выходит из ванной. Димаков зырит глазищами по голому телу… Нет, не надо, чтобы он даже и видел Тоню. А то он поглядел однажды в своей Горице на чужую невесту, и до сих пор не утихают там разговоры. Кто ни приедет из Горицы, все добавит чего-нибудь новенького, хотя об этом случае и так уже все было известно в подробностях…
Вернулся Генка Димаков из армии, а его бывшая девушка, с которой он в предсолдатские годы гулял, успела с другим сдружиться. Вернулся он, правда, не сразу после армии, а два года спустя, и за все это время не написал Наталье ни одного письма, но тут сделал вид, что обиделся: не дождалась, мол! Тут же ушел из деревни, нанялся егерем на охотничью базу и поселился в лесу, только за продуктами приезжал в Горицу на своем новеньком мотоцикле.