— Я и сама уйду, если захочу!
Слезы у нее сразу высохли. Но сдвинуться с места она не могла и просидела у окна, может, час, может, два, глядя остановившимися глазами на заросшую травой поляну перед домом и большой дуб посреди нее. Дальше, за дубом, стояла зеленая стена леса, отгородившая теперь Наталью от всего мира.
В этот день было ветрено. Гнулись, показывая светлую изнанку листьев, ольховые кусты на опушке, разметали свои буйные косы березки, стоявшие во втором ряду, над ольшаником, и все более тугим и напористым становился ветровой гул над домом и в тайных чащобных глубинах за ним. Даже несгибаемый, неподатливый дуб тряхнул своей старой кудлатой головой, зашумел своей жестяной листвой.
Он был стар, но могуч. Настолько могуч и крепок, что о годах его и не думалось: сто или двести — какая разница? Он стоял посреди поляны, как непобежденный ратник, которому довелось пережить всех своих товарищей, — стоял одинокий и гордый, не позволяя приближаться к себе никакому другому дереву. Кажется, он не признавал теперь ни дружбы, ни вражды, рос по своему произволу, как только сам хотел, ни от кого не зная ни стеснения, ни зависимости.
Люди уже не могут так…
«Хоть бы умереть скорей!» — как-то спокойно и отрешенно подумалось Наталье.
И сразу вслед за тем увидела она, как из лесу на поляну выехал на своем гнедом Михалыч, опозоренный жених ее, в черном свадебном костюме. Димаков в тот момент в окно не смотрел и пока что ничего не видел, но все же почувствовал, как Наталья беззвучно ахнула и перестала дышать. И тогда он тоже выглянул в окно и поначалу отпрянул за простенок.
Впрочем, замешательство продолжалось у него недолго. В следующую минуту он уже схватил со стены ружье.
— Сиди здесь — и ни с места! — приказал Наталье.
Выбежав из комнаты, он с грохотом задвинул снаружи дверной засов.
— Не тронь его! — закричала страшным голосом Наталья, подбежав к двери и колотя по ней кулаками. — Все, что хочешь, сделаю, только не тронь его. Ты слышишь меня, Генка?
Но тот выбежал уже на длинное, похожее на веранду крыльцо и наставил ружье на Михалыча.
— Стой, стрелять буду! — неуместно вспомнил он солдатский окрик.
— Не будешь, — спокойно отвечал обычно робкий Михалыч, шагом подъезжая к крыльцу.
— Стой, говорю! — закричал Димаков, срываясь с голоса, и приставил ружье к плечу.
Михалыч слез с коня, стеганул его плеткой, как бы отгоняя из-под выстрела, а сам пошел прямо на Димакова.
— Остановись — худо будет! — надрывался Димаков. — В стволе — жакан.
— Хуже не будет, — отвечал Михалыч.
— Будет!
Димаков в каком-то предельном отчаянии надавил на спуск, раздался громкий в тишине щелчок… но не выстрел. Осечка!
Быстро переломив ружье, Димаков выдернул желтую медную гильзу, бросил ее на крыльцо. Но другого заряда у него при себе не было, и он просто перегородил ружьем дорогу, как делали в старину часовые.
Михалыч остановился на нижней ступеньке.
— Мне надо… спросить Наташу.
Голос у него был почти спокойный, но сам он, так же как Димаков, дрожал от только что пережитой минуты. Оба они понимали, что минута эта все еще продолжается.
— Иди к окну и спрашивай, — неожиданно смягчился Димаков и показал ружьем, куда надо идти.
В тот же момент створки окна распахнулись, там появилась Наталья и быстро заговорила:
— Уезжай, Михалыч, уезжай, пожалуйста! Это я сама во всем виновата, и ты не жалей, что так вышло. Ты видишь, я не пара тебе, мне одно теперь…
— Поедем со мной, — проговорил Михалыч.
— Нельзя, нельзя, неужели ты не видишь?
— Ничего не бойся. Только скажи мне. Одно слово скажи.
— Нет, нет, нет! Я хочу, чтобы ты жил. За тебя самая лучшая пойдет, а я… Мне теперь никогда не стать вровень с тобой. Иди. Моя судьба решилась. Мне так и надо…
Михалыч подождал, пока она выговорится, потом еще немного постоял, глядя в глаза Наталье, но та закрыла лицо руками и убежала от окна. Тогда он повернулся и пошел к своему гнедому, который спокойно пощипывал на полянке траву. Михалыч взял его под уздцы и медленно повел к опушке, как будто на коне сидел кто-то.
Может, Михалыч собирался вот так увезти отсюда свою Наталью.
Димаков же продолжал стоять на крыльце и необъяснимо, люто завидовал спокойствию этого человека. Мысленно он не раз бросался обратно в дом, за новым патроном, чтобы выстрелить вдогонку хотя бы только для острастки, но его ноги как будто приросли к доскам крыльца. Увидев на земле выброшенный патрон, подобрал его.
Когда Михалыч скрылся в лесу, Димаков вернулся в дом, к Наталье. Остановился перед нею, глядя удивленно и зверовато, словно бы чего-то не понимая.