Вот с такими или какими-то другими словами или даже совсем молча приходит в дом главный человек семьи, и сразу всем становится весело. Андрюшка начинает перед отцом вертеться, чтобы тот его заметил и поговорил, повозился, Тоня со своим баловством подкатится — то ущипнет, то прижмется, а то и поцеловать не постесняется. Обвыклась хорошо, не стесняется и при свекрови. Да и нечего тут хорониться — не чужого, слава богу, целует!
«Только бы Витя пораньше Димакова успел вернуться да поскорей от него отделался!» — подумала и словно бы попросила кого-то Екатерина Гавриловна.
Глава 3
А Виктор и в самом деле, как предсказал Димаков, в этот день «вкалывал сверхурочно». В цехе действительно добивали месячный план, и Виктору надо было срочно поставить на испытательный стенд последний регулятор. Только тогда он мог поехать вместе с другими в лес — тушить пожары.
Его, правда, не посылали туда. Когда парторг цеха Гринько набирал добровольцев, до участка сборщиков он не дошел. Виктор понял, что их не хотят трогать, и тогда же сам про себя решил, что поедет обязательно. Во время обеда он подсел к столику, за которым сидели Гринько и начальник цеха Василий Константинович. Сказал как о решенном:
— Я тоже поеду в лес.
Парторг посмотрел на начальника цеха, как бы попросив: объясни ты ему сам.
Но Виктор все понимал без объяснений.
— Будет сделано! — пообещал он.
Вопрос решился тут же, за столом, и Виктор почувствовал какое-то странное удовлетворение оттого, что напросился на трудное и не такое уж приятное дело. Просто так было надо. Для него самого надо.
Лес входил в жизнь и душу Виктора Шувалова вместе с первыми детскими радостями, уже послевоенными, неомраченными, и вместе с первой большой потерей, от которой оставалась непроходящая горечь. Все было связано с отцом, непутевым родным человеком.
В сорок шестом или в сорок седьмом году, когда Екатерина Гавриловна решила съездить вместе с Виктором на свою родину, в Горицу, Виктор и встретился со своим отцом. Большой, бородатый, в гладких резиновых сапогах, он вошел в избу и остановился перед своим незнакомым сыном со смущенной, почти боязливой улыбкой. Виктор тоже немного испугался, но отец, кажется, больше. Долгое время отец не мог ничего сказать, только стоял и улыбался. И тогда Виктор, дворовый сорванец, прошедший блокаду, эвакуацию и возвращение в Ленинград, парнишка не сильно стеснительный, заговорил первым:
«Ты в лесу живешь?»
«Бывает, что и в лесу», — ответил отец и присел перед Виктором на корточки.
«Тогда махнем в лес на охоту?»
«Махнем!» — согласился отец.
«Прямо сейчас?»
«Можно и прямо… Как ты думаешь, Катя?» — обратился отец к матери.
«Смотри только, чтобы без этого, — предупредила мать. — Ты понял, о чем я говорю».
«А почему без этого?» — обиделся Виктор, подумав, что его хотят лишить чего-то самого интересного.
«Это у нас свой разговор, — сказал отец. — А ты — собирайся».
Глядя на отца, Виктор обулся в свои старенькие ботиночки, подпоясался поверх пиджачка ремешком, положил в карман пистонный пистолет и перочинный ножик. Подумал, что бы такое захватить еще, но ничего «охотничьего» у него больше не было.
Настоящим охотничьим снаряжением он вдоволь налюбовался в избушке отца. Прежде всего их встретила там голова волка, прилаженная над дверью, клыкастая и совсем не страшная. Потом появились ружье, ягдташ, патроны, гильзы. Одна большая, без плечиков, гильза, не похожая ни на винтовочную, ни на автоматную, даже перешла в собственность Виктора. Приветливая собака Столет по-дружески лизнула руку молодого охотника, и Виктор помял пальцами мягкие собачьи уши.
Из деревни они вышли втроем: Виктор рядом с отцом, Столет — впереди. Хотя Виктор и не оглядывался назад — мешала серьезность момента, он не сомневался, что вся деревня смотрит им вслед. Соседские мальчишки — и ехидный Генка тоже — даже не пытаются скрыть зависти: забрались на изгородь и молча провожают взглядами удаляющиеся фигуры охотников. Мать, наверно, открыла окно и машет рукой.
Когда спустились с пригорка к речке, он почувствовал себя свободнее: из деревни их теперь не видели. Сразу рванул за Столетом и выбежал к трем тонким бревнышкам, перекинутым с берега на берег. Столет осторожно, хотя и без особой боязливости, не поджимая хвоста, пошел вперевалочку по этим, как видно, знакомым ему бревнышкам. Ступил на них и Виктор. Сделал один шажок, другой… и замер над плывущей под ним водой, над колдуньиными зелеными космами донной травы. Все тут было зыбко, неустойчиво, все плыло под ним и покачивалось… и он боязливо попятился назад.