Сильвия замерла, внезапно прозрев. Так вот что случилось на самом деле! Папа вовсе не утонул, он нырнул под воду и уплыл от нее и от мамы в одних трусах, оставив их в дураках. Наверное, где-то на другом берегу у него была заранее спрятана одежда.
Впрочем, это всего лишь одна из следственных версий… Тогда почему она кажется ей такой правдоподобной?
Ответ пришел в ту же секунду. Потому что она объясняет все.
Все, что происходило потом. Без папы. Все, что случилось с ней, с мамой, их личными жизнями и одной судьбой на двоих. Странно, что она совсем не помнит своего детства и папы в нем. Ну ничегошеньки. Ни одной картинки перед внутренним взором. Как будто у нее и вовсе никогда не было ни детства, ни папы.
А может… Сильвия задохнулась от неожиданного предположения – они с папой так сильно любили друг друга, что от одного воспоминания о нем можно умереть от боли. Или это она так любила папу? Ведь если бы он любил ее так же сильно, то никогда бы не ушел! И чтобы она не сошла с ума от горя, мозг взял и стер из памяти все, что связано с отцом. А значит, уничтожил все ее детство.
Побочный эффект спасения детской психики. Вот откуда эта ненормальная амнезия!
- Уу-х, - Сильвия выдохнула. У нее закружилась голова, но она взяла себя в руки. Подышала, стараясь не делать судорожных вдохов, успокоилась. В ней снова что-то изменилось. Она не та, что раньше, даже три секунды назад. Она уже другая.
Ладно. Похоже, эта заметка выпала из какой-то библиотечной книжки. Надо взять ее с собой. Сильвия аккуратно сложила газетную вырезку и убрала в рюкзак.
Капитолина Дмитриевна восседала на своем месте и, видимо, читала очередной любовный роман, потому что, как только Сильвия возникла на пороге, библиотекарь тут же накрыла его солидным томом Льва Толстого.
Сильвия сделала вид, что не заметила ее нехитрой манипуляции и приветливо поздоровалась. Выложила прочитанные книги на стол, развернула газетную вырезку и со значением водрузила сверху. Дождавшись, пока библиотекарь прочтет заметку и устремит на нее поверх очков недоумевающие глаза, спросила:
- Капитолина Дмитриевна, а вы меня раньше видели? Ну, когда я была еще маленькой… когда не училась в школе.
Не сразу Сильвия получила ответ на свой вопрос. Но под ее требовательным взглядом библиотекарь все-таки заговорила.
- Твоя мама, Марьяна, не заходила ко мне. И с мужем не знакомила. Я видела тебя только раз, и то издалека. - Она помолчала. – А ведь мы дружили.
Сильвия не отрывала взгляд от бывшей маминой подруги и ждала продолжения.
- Впрочем, ее можно понять. После того случая… - она опять замолчала.
- Какого случая, Капитолина Дмитриевна? Расскажите, пожалуйста, мне это очень важно.
Библиотекарь вздохнула. Покачала головой.
- Да я как-то даже и не знаю, можно ли такое рассказывать… Что бы сказал по этому поводу школьный психолог? Может, я нанесу тебе глубинную травму…
Сильвия усмехнулась.
- Не волнуйтесь. Человек гораздо больше, чем любая его травма. Пережует и в муку смолит. Правда. Я занимаюсь этим всю свою сознательную жизнь.
- Да? - только и смогла выдохнуть Капитолина Дмитриевна. – Неплохой образ. Ну, смотри только, чтобы мельница не сломалась.
Сильвия присела на стул перед библиотекарским столом.
- Понимаешь, твоя мама была тайной для всех. После того как похоронили ее отца, она замкнулась в себе, художественно выражаясь, на семь замков. Часто уходила в лес, бродила там часами, все звала отца. Одно время у нее была навязчивая идея – вдруг его душа блуждает среди топей и никак не может отыскать дорогу домой. Марьяна считала, что ее отец не может лежать на одном месте, как все нормальные покойники, а ходит гулять на болота.
Может, так оно и было. В лесу ее отец, а тебе дед, проводил гораздо больше времени, чем дома. Звери и птицы были для него роднее людей, он вечно выхаживал кого-нибудь из подранков и пристраивал слепых котят по избам.
Я села к ней за парту в четвертом классе, и так мы просидели вместе всю школьную жизнь. Марьяна ни с кем не дружила, а мне прописали очки, вот и встретились два одиночества – изгой и очкарик. Нет, над нами не издевались, не гнобили. Нас просто игнорировали. Мы были как две невидимки, отверженные, из тех что последними приходят к роднику, зато пьют всласть.