Я завела машину и, развернувшись, отправилась в Андрюшино отделение полиции.
Он, как всегда, сидел за столом, заваленном бумагами. Напротив сидел еще один лейтенант. Все в отделении звали его Гоголь, потому что имя-отчество у него было Николай Васильевич. Гоголь тоже закопался в своих бумагах, что-то старательно выискивая. Я, предварительно постучавшись, вошла.
– Привет господам офицерам!
– Привет доблестным труженикам частного сыска, – Мельников кивнул на стул, что стоял напротив его стола, – приземляйся.
Да, здесь избегали слова «садиться». Говорили как угодно: присаживайся, падай, приземляйся, пристуливайся, но только не садись. Я опустилась на потертое матерчатое неопределенного цвета сиденье и закинула ногу на ногу. Мельников смотрел на меня и ждал, что я ему скажу.
– Уже появилась идея? – наконец спросил он. – Догадалась, кто похитил всех наших швей-мотористок?
– Какой ты быстрый, Андрюша! Сам-то сколько ломал голову над этим делом?
– Не злорадствуй, недолго, – успокоил меня Андрей, – всего-то месяц! Мне дали это дело после того, как исчезла третья дамочка, та, что похожа на Бабу Ягу. После второй пропажи два дела было решено объединить, и им какое-то время занимался другой отдел. Но после третьей в умную голову руководства пришла светлая идея передать эти дела нашему отделу.
– Ну, раз ты занимался им целый месяц, значит, многое успел проверить, с людьми поговорить…
– Успел, Тань, успел. Тебе, конечно же, нужен список знакомых, родственников и собуты… э-э… сослуживцев?
– В корень зришь! Прямо как Козьма Прутков.
– Сейчас будут тебе списки. – Мельников снова принялся рыться в бумагах.
– А маменькиного сыночка вы проверяли? – спросила я.
– Ты имеешь в виду Королькова? Само собой. Он в тот день был в Пензе, и этому нашлось с десяток свидетелей. Его видели в офисе, банке, а вечером он ужинал у одной из своих тетушек. Кстати, там в это же время был один из его двоюродных братьев со своим шестилетним сыном. Так что наш Корольков чист, аки младенец!
В это время зазвонил телефон на столе Гоголя, и он поднял трубку:
– Горелов слушает… Что?.. Заключение готово? И что там?.. Отравление?.. Нет, не надо присылать, я сам приеду! Уже выхожу…
Гоголь положил трубку, встал и начал надевать куртку:
– Андрей, я – в морг! Готово заключение по трупу Померанцева. Оттуда проеду на кладбище, осмотрю могилы, с которых ночью были похищены памятники. Если что – я на связи.
– Давай, – кивнул Андрей и снова углубился в документы.
Гоголь вышел из кабинета. В это время Мельников откуда-то извлек довольно толстую папку.
– Так, здесь – список знакомых всех трех потеряшек. Я знал, что именно тебе понадобится, и подготовил… Даю тебе копии, так что можешь забирать совсем.
Андрей положил папку передо мной на стол.
– А если в двух словах, что конкретно говорят окружавшие женщин люди? – спросила я.
– Говорят, что они были добрыми и отзывчивыми, со всех сторон положительными, хорошими мастерами своего дела, и все в том же духе. Мужьям (у кого они были) не изменяли, в запои не уходили. «С товарищами по работе поддерживали ровные дружеские отношения», как сказано в характеристиках. С соседями по лестничной клетке здоровались. Кое-кто даже вел на фабрике общественную работу.
– Умереть – не встать! И это в наше-то время!
– Да, я сам удивился, но именно так написано в характеристиках.
– Что, стенгазету рисовали? Или участвовали в художественной самодеятельности?
– Насчет стенгазеты не скажу, а в субботниках участвовали, это точно. И еще: ты угадала, Тань. Одна из женщин, Королькова, участвовала в концертных программах, которые устраивались на фабрике по праздникам.
– Ого! И что же она пела?
– Она обожала любимые народом песни, ну… сейчас… где это у меня?..
Мельников порылся в своих записях, извлек на свет божий какой-то лист и прочитал:
– Ага, вот! «Ромашки спрятались, поникли лютики», «Каким ты был, таким остался», «Расцвела под окошком…», ну и тому подобное старье. Одним словом, тетки пятидесяти-шестидесяти лет просто рыдали от умиления.
– Что, так хорошо пела?
– Да, говорят, голос у нее был приятный и манера исполнения душевная.
– Хорошо, приму это к сведению. Андрюш, а потеряшки наши были знакомы между собой?
Едва мой друг открыл рот, чтобы ответить, как зазвонил телефон. Он поднял трубку:
– Мельников слушает… Николая Васильевича? Гоголь в морге. Потом поедет на кладбище… Какие шутки? Я вам серьезно говорю: он в морге!.. С ним – ничего… Ну, раз он в морге, значит, с ним все в порядке!.. Да кто шутит-то?!. Черт!..