Может быть, и ты такой человек. Может быть! Ты еще способен на что-то. Сейчас ты подведешь черту. Ты колебался, но ты не бандит. И не уйдешь со сцены как банкрот. Ты принес революции вред. А теперь сослужишь ей последнюю службу.
Паломино достал документы и карту. Разложил на письменном столе. Взял несколько гильз, поставил на углы бумаги. Пульками указал на отдельные слова. А последний патрон поставил на шелковую карту. Как раз туда, где написано «Голубой берег». Потом взял пистолет и поднес ко рту.
Глава 12
Сначала Даниела ехала сквозь морось тончайших брызг, эту большую мокрую шаль, приятно обволакивающую ее голову и плечи. У последних домов Эсперансы ей попался навстречу грузовик, брезентовый верх которого был весь залит дождевой водой. Значит, в горах дождь хлещет вовсю. Когда она переключала скорость, мотор начинал реветь, шины свистели по мокрому асфальту. А она вздыхала: «Ты свою вину искупишь...» У подножия Пико-Оркидеа разлились огромные лужи, пузырившиеся от дождя. А потом начался настоящий потоп. Даниела с трудом справлялась с рулем. Сильные струи дождя барабанили по мотору, заливали ветровое стекло, вода текла в глаза; она мгновенно промокла до нитки. Со склонов на дорогу низвергались десятки новоявленных ручьев, шоссе превратилось в устье реки, а «джип» в лодку, давшую течь, — рядом с педалью газа большая лужа. Рассекая «килем» воду на дороге и вздымая тучи брызг, «джип» пробивался вперед. Слева дорогу ограничивала известняковая скала. Даниела скосила глаза наверх: там, за мясистыми кустами терновника, притаился враг. Но вокруг нет и следа жизни, если не считать покачивающихся справа вершин эвкалиптов и подрезанных фруктовых деревьев.
На узком, как иголье ушко, повороте — рекламный щит.
Когда она ступила на землю, в туфлях захлюпала вода. И слезала на желтом лаке надпись: «Гудиер — лучшее пиво!» Где-то рядом ударила молния, она слышала треск повалившихся деревьев. Тяжело вздыхали умирающие кроны. Прогремели раскаты грома, и эхо огромным мячом прокатилось между крутыми склонами. И вдруг ее окружили люди, она не могла понять, откуда они взялись. И никто не причинил ей зла, она могла повернуться и уйти — как все просто!
— Даниела, слава богу!
Это Мигель. На его мокром лице написано удивление, будто случилось подлинное чудо.
— А теперь иди обратно и сразу возвращайся в Гавану, — сказал он.
Пока остальные нагружали машину, он уговаривал ее со всей страстью, на которую был способен, дрожа от возбуждения:
— Я никогда не забуду, что ты для меня сделала. А теперь уходи в сторону, спрячься на время. Может быть, все пройдет я не так гладко, как я думал... Береги себя!
Как он за нее переживает! Даниела поклялась себе не говорить ему ни слова, даже не смотреть в его сторону; лгать ему она не способна. Чего она ждет, приказ выполнен, надо возвращаться, вот и Мигель тоже отсылает ее. Но, господи, — он совсем рядом, близко, как в бесчисленных снах, и она видит его в последний раз. Эту жертву она обязана принести революции, потому что утром испытания не выдержала и позволила ему уйти. Даниела повернулась, но не смогла сделать и шагу. Она оцепенела, переполненная одним диким желанием: предупредить его — только его! — чтобы он мог спастись. Но это невозможно, нельзя позволить себе даже секундной слабости, малейший намек может разрушить планы Карлоса. Неужели она способна повторить ошибку, вместо того чтобы ее исправить? Достав промокшую пилотку из-под погончика, надела ее, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает.
— Прощай, Мигель, сказала она, отвернувшись от него, и сделала первые шаги по шоссе.
Зачем она так медлила?.. Долговязый, которого все называли Умберто, схватил ее за руку.
— Ты поедешь с нами! — и объяснил остальным: — Она в униформе — чудненькое прикрытие для нас!
— Оставь ее в покое, она достаточно для нас сделала! — крикнул Мигель.
— Вот именно! И после этого мы позволим ей ходить пешком? — Умберто толкнул Даниелу к машине. — Подними верх! — приказал он гориллоподобному типу, сидевшему за рулем,
У таких машин верха не бывает, — ответил Барро, когда мотор взревел.
— Ничего, и так сойдет — скоро стемнеет, — это сказал четвертый из них, Фигерас.
Даниела сидела на заднем сиденье, зажатая между ним и Мигелем. Чтобы не смотреть на Мигеля, она повернулась в его сторону. Прижимая обе руки к вискам, он недоверчиво спросил: