Агеев молчал. Для того чтобы продолжать такой разговор, следовало успокоиться, а внутри у него все еще болезненно вибрировало. Его душили гнев и обида — от своей беспомощности, от невозможности защитить Марию. Ее избили, изувечили, оскорбили и унизили почти на его глазах, а он должен был напускать на себя безразличие и ничем не мог помочь ей. Это было унизительно и граничило с подлостью. А этот живодер еще вызвал на дурацкий разговор о неблагодарности…
Дрозденко опять закурил свою сигарету, плюхнулся на стул за столом.
— Учти, у меня мало времени. У нас вообще мало времени. Пока в это дело не вмешалось СД, мы еще можем кое-что сгладить. Но при условии полной откровенности с вашей стороны. А вмешается СД, тогда ваша песенка спета. Тогда вас ничто не спасет.
«Понятная песня, — подумал Агеев. — Забрасывает надежду».
Нет, пожалуй, надеяться уже не на что. С этой книгой они его прихлопнули основательно. Тут он промазал грандиозно и, кажется, за это поплатится жизнью. Но Мария тоже. Хотя бы удалось как-нибудь оттянуть время…
— Видишь ли… А нельзя ли сесть? У меня ведь нога…
— Садись. Вон бери стул и садись.
Агеев присел на один из двух стульев, стоявших у стены напротив стола начальника.
— Тут такое дело, — напряженно соображая, начал он. — У меня однажды ночевал человек. Я ведь жил в сараюшке, наверно же вы там видели, на топчане. А он полез на чердак. Назвался знакомым хозяйки…
— Так, так… Ну? — нетерпеливо поторопил его Дрозденко. — Какой человек? Как фамилия?
— Не назвался. Сказал, из деревни.
— Из какой деревни?
— Не сказал. Я не спрашивал.
— Не спрашивал, а пустил! Да знаешь ли ты, что на этот счет есть приказ полевого коменданта. За предоставление ночлега без ведома власти расстрел.
— Не знал. Я же нигде не бываю, приказов не читал.
— Ну а дальше?
— Он утром ушел. Может, он и брал книгу.
— Врешь! — ударил кулаком по столу Дрозденко. — Врешь! — крикнул он и вскочил со стула. — Взрослый мужчина, средний командир, а выкручиваешься, как подлая сука! Совести ты не имеешь, простого солдатского мужества. Трусишь, как пес! Ведь связан с лесом, принимал оттуда посланцев. Оттуда и тол. Для диверсий на станции!
Агеев спокойно выслушал эту гневную тираду Дрозденко и усмехнулся:
— Конечно, ты можешь думать, как тебе угодно. Как проще! Но вряд ли так будет лучше для пользы дела.
Дрозденко, похоже, опешил.
— Для какого дела?
— Для вашего же дела. У меня-то какое дело? Я сапожник.
Дрозденко уселся за стол, большой пятерней беспорядочно взъерошил темную чуприну на голове.
— Скажи, где ты с ней снюхался?
— С кем?
— С Марией.
— И вовсе я с ней не снюхался. Я даже не знаю, что ее зовут Мария.
— А сумка? — опять насторожился Дрозденко.
— Не знаю я этой сумки. Впервые вижу.
— Тэ-тэ-тэ! — передразнил его начальник полиции. — Вот на этой сумочке она и погорела. И ты вместе с ней тоже. Отвертеться вам не удастся.
— Что ж, — вздохнул Агеев. — Раз вы так решили…
Дрозденко с сигаретой во рту перебрал какие-то бумаги на столе, отыскал исписанный лист.
— Опиши внешность того, кто ночевал.
«Ага! — радостно подумал Агеев. — Все-таки клюнул! Не мог не клюнуть…» И, напрягая воображение, он начал описывать:
— Значит, так. Был вечер, моросил дождичек. Он и постучал, я открыл. Сказал: от Барановской.
— Так и сказал: от Барановской? — недоверчиво сквозь дым покосился на него Дрозденко.
— Так и сказал. Я еще спросил: как она? Он говорит: в порядке.
— А где в порядке?
— Этого не сказал.
— Какого примерно возраста?
— Ну так, среднего, — медленно говорил Агеев, вдруг сообразив, что, возможно, они начнут добиваться от Марии сведений о дядьке, давшем ей корзину с «мылом». Вот если бы ее показания совпали с его… Видно, для этого надобно описывать ночлежника как можно неопределеннее. — Знаешь, было темно. Но, кажется, среднего.
— Во что одет?
— Одет был в какую-то куртку, то есть поддевку или, возможно, плащ…
— Так плащ или куртку? — не стерпел Дрозденко. Он уже принялся записывать его показания и, видно, не знал, как записать.
— Черт его, трудно было рассмотреть. Если бы знать… как?
— Обут вроде в сапоги. Или, может, ботинки…
— Не лапти?
— Может, и лапти… Хотя нет, не в лапти.
— Так сапоги, ботинки или лапти? Что записать?