— Ну и что из этого? Вы спрашиваете, моя ли это сумочка? Отвечаю — нет. Хотя когда-то у меня была точно такая сумочка. Может быть, даже эта самая…
— Посмотрите внимательней, пожалуйста, — попросил Демин. — Это очень важно.
— Важно?! — Равская возмущенно передернула плечами. — Для кого? Вам, наверно, важно прижать меня, а мне важно сделать так, чтобы этого не случилось.
— Ну, пожалуйста! — протянул Демин. — В конце концов, вы ничем не рискуете, ведь с сумочкой задержали Татулина, а не вас.
— У моей внутри была отпорота подкладка, и я сама подшивала ее, — ответила Равская, помолчав.
Демин открыл сумочку, заглянул внутрь.
— Да, здесь есть самодельный шов. Это ваша сумочка.
— А что случилось? Откуда она у него? Ах, да, ведь я сама дала ему эту сумочку года полтора назад. Вот человек, а! Я тогда купила себе новую, и он выпросил у меня эту… Зачем, не пойму… Ему бы на свалке где-нибудь работать, вечно всякий хлам подбирает! — с искренней ненавистью сказала Равская.
— В этой сумочке у Татулина была валюта, — сказал Кувакин.
— И много?
— Да. Он сказал, что эту валюту дали ему вы. Для продажи. Это так?
— Господи, какая чушь! — Щеки Равской побелели от возмущения. — Это ведь придумать надо! Он что, ошалел у вас там от страха? Вот только что у меня была Лариса, вы застали ее, она рассказала, что и ее он оговорил — сказал, будто валюту ему дала она… А теперь выходит — я? Какая мерзость! — воскликнула Равская. И Демин увидел, как дрогнули и напряглись ее ноздри.
— Таким образом, — проговорил Кувакин, — вы признаете, что сумочка эта ваша, но вы дали ее Татулину года полтора назад без какой бы то ни было цели, так?
— Совершенно верно.
— Начинай, Коля, — сказал Демин.
— Что начинать? — с опаской спросила Равская.
— Я предложил ему начинать писать протокол допроса.
— Допроса?!
— Да. Мы оформим наш разговор как допрос, вы подпишете все свои показания, и они лягут в дело по обвинению гражданина Татулина в спекуляции валютой. Вот и все. Вам не о чем беспокоиться. Правда, я должен предупредить, что за свои показания вы несете уголовную ответственность,
— Как это понимать?
— Это надо понимать так: если вы умышленно введете следствие в заблуждение или дадите ложные показания, то будете привлечены к уголовной ответственности.
— И что мне грозит в таком случае? — нервно усмехнулась Равская.
— Не так уж много, — проговорил Кувакин, заполняя исходные данные в бланке протокола допроса. — Два года самое большее.
— Условно? — уточнила Равская.
— Условно — это самое меньшее, — ответил Демин, — Простите, но вода уже должна закипеть.
— Ах да! — воскликнула Равская и убежала на кухню.
— Ну как? — спросил Демин.
— Клиент созрел, — мрачно сказал Кувакин. — Она сейчас пытается кому-то звонить… Уже набирает номер, если я не ошибаюсь…
— Знаю. Я жду, пока она его наберет.
Демин открыл дверь и вышел в коридор.
— Мне Наташу, — услышал он голос Равской. Но в этот момент она увидела его. — Хорошо, я позвоню позже, — сказала Равская неестественным голосом и, положив трубку, ушла на кухню.
— Звонила какой-то Наташе, — сказал Демин, возвращаясь в комнату. — Подозреваю, что Селивановой. Но это всегда можно уточнить… Позвонить в квартиру, где жила Селиванова, и спросить, не было ли странного безответного звонка в шестнадцать часов, — он посмотрел на часы, — сорок пять минут.
Демин медленно прошел вдоль стенки, внимательно рассматривая многочисленные картинки, безделушки, статуэтки, лакированные клочки бумажек с изображениями обнаженных рук, ног, грудей — все это было вырезано из заморских рекламных упаковок. И вдруг остановился, воровато оглянулся на дверь. Прислушался. Быстро отодвинул стекло книжной полки, взял небольшую фотографию хозяйки и, быстро сунув ее в карман, снова задвинул стекло.
— Не помешает, — одобрил Кувакин.
А Демин чуть ли не отпрыгнул от стенки и с размаху упал в кресло, чувствуя, как часто колотится сердце, будто он совершил отчаянно рисковый поступок.
Вошла Равская, держа на вытянутых руках поднос с чашками кофе. На отдельной тарелке были разложены небольшие бутербродики с темно-коричневой сухой колбасой. Размер бутербродов был выдержан очень строго — они говорили о радушии и достатке хозяйки, но в то же время давали понять, что предстоит деловой разговор, а уж никак не банкет.
— Прошу, гости дорогие, — сказала Равская почти беззаботно. — Угощайтесь.