— А что я слышала, Фёдор Иванович, Москва говорила.
— Москва? — встрепенулся он.
Соколова горячим шёпотом продолжала:
— Сегодня мою полы и смотрю — никого нет в доме, а на тумбочке их офицерский приёмник стоит. Не утерпела, уж так мне хотелось Москву послушать. Подошла я ни жива, ни мертва, включила и вдруг слышу: «Внимание, говорит Москва». У меня аж сердце зашлось…
— Что? Что передавали из Москвы? — нетерпеливо спросил он.
Елена Степановна улыбнулась.
— Песни передавали да такие весёлые, такие душевные, настоящие наши, русские… Жива Москва, раз песни передаёт.
В эти дни фашистское радио безудержно трубило о том, что столица большевиков полностью окружена и вступление туда немецких войск — дело нескольких дней, что по приказу фюрера войска ждут, когда в Москве стихнут пожары, чтобы, часом, не закоптились парадные мундиры «победителей».
«А Москва поёт, значит она действительно крепко держится», — думал по дороге домой Фёдор Иванович. Он попросил Соколову, чтобы она осторожненько послушала в следующий раз сводку Информбюро. Та согласилась.
Вечером Фёдор Иванович поделился с Маей своими затруднениями: он с помощью храброй женщины вылечил раненого красноармейца, а теперь не знает, куда девать парня.
— Хозяйка просила у меня совета, а что я мог посоветовать, — откровенно признался он.
— Трудно советовать, — согласилась Майя и как бы между прочим поинтересовалась: — А кто она, эта хозяйка?
— Есть такие в городе, — с гордостью отвечал он. — Посмотришь, как будто самая обыкновенная, а душа у неё богатырская.
— Всё-таки кто она? — допытывалась Майя. — Впрочем, понимаю, ваша тайна, не доверяете мне, — обиделась она.
— Что ты, Майя, я тебе вполне доверяю, — и Бушуев назвал имя Соколовой.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На следующий день Майя сказала Фёдору Ивановичу:
— Хочу пригласить вас к одному больному.
С давних пор доктор Бушуев привык, что его куда-то вызывали, куда-то увозили. Он никогда не спрашивал, куда ехать и зачем, зная одно: кто-то нуждается в его помощи, и Бушуев спешил. Даже теперь, в дни оккупации, особенно после того, как была открыта больница, его всё чаще и чаще стали приглашать к больным. Правда, раньше, в добрые довоенные дни, он, бывало, ночь-заполночь торопился на вызов; а сейчас доктора по ночам не беспокоили: ночью по городу ходить не разрешалось.
— Я готов, — согласился он и тут же пошутил: — Машину можешь не вызывать — не люблю трястись на мягком сиденье.
— И я тоже не любительница комфорта, — улыбнулась Майя, — Только учтите, идти нам далеко, на Бабушкин хутор.
— Не беда. Место знакомое. Идём.
По дороге Майя время от времени останавливалась и сочувственно поглядывала на спутника. Трудно ходить ему на протезе.
Уловив этот сочувственный взгляд, Фёдор Иванович успокаивал сестру:
— Ничего, ничего, Майя… Давай-ка побыстрей.
Она привела его в небольшой домик, похожий на тот, в котором лежал когда-то обожжённый лётчик Казаков. У порога сестру и доктора встретила молодая миловидная женщина в цветастом переднике.
— Добрый день, Антонина Васильевна, — радушно поздоровалась Майя. — Гостей принимайте.
— Хорошим гостям всегда рады, — ответила приятным грудным голосом хозяйка. Откинув серое шерстяное одеяло, заменявшее дверь в соседнюю комнату, она сказала Фёдору Ивановичу: — Пожалуйста, сюда.
Он вошел в небольшую комнатку и там на железной кровати увидел директора МТС Зернова.
— Иван Егорович? — удивился доктор Бушуев. — Позвольте, позвольте, — в недоумении продолжал он, — а мне сказали, что вы уехали, эвакуировались.
— Представьте себе, мне о вас говорили то же самое, — чуть хрипловатым простуженным голосом ответил Зернов.
— Да, да, понимаю. Драма разыгрывалась уж слишком стремительно и было столько неожиданностей… Что с вами?
— Ранение грудной клетки, — вместо Зернова ответила Майя.
— Проникающее? — тревожно спросил доктор.
— Нет, слепое.
— Покажите-ка вашу рану, Иван Егорович. Майя, разбинтуй, — попросил он сестру.
Осматривая Зернова, Фёдор Иванович недоумевал: откуда у того свежее пулевое ранение правой лопатки?
— Где это вас? — осторожно поинтересовался он.
— Разве для врача важно «где»?
— Верно, верно, это не имеет значения. Теперь много стреляют…
— Не буду распалять вашего любопытства и не стану скрывать, — заговорил Зернов. — Теперь много стреляют. Вы правы. И вот результат — задела шальная пуля.