— Судьба моя, как тёмная ночь. Она теперь в руках у немцев.
— Не скажите, сестрица. — Иван Егорович достал из кармана папиросы, закурил. — Судьба, говорите, в руках у немцев? А почему бы не наоборот сказать — их судьба в наших руках? Не вешайте головы, сестрица. Человек при любых обстоятельствах всё-таки должен оставаться хозяином своей судьбы. Главное сейчас не падать духом, не дать себя запугать…
Майя внимательно посмотрела на Зернова.
— Фёдор Иванович говорил, что вы уехали… Значит, тоже не смогли пробиться? — спросила она.
— Тяжеловатый вопрос, Майя Александровна, сразу ответить трудно, — сказал он, гася окурок.
— Да, на плечи теперь свалилось столько тяжёлых вопросов, что не знаешь, как поступать, как отвечать, — согласилась она.
— И отвечать и поступать можно по-разному, сейчас главное, как мне кажется, каждый должен прислушаться к голосу своего сердца. Вот вы, например, что намерены делать?
— Не знаю, я ничего не знаю.
Зернов закурил вторую папиросу.
— Знаете, Майя Александровна, давайте откровенно. Мы давно знаем друг друга и, надо полагать, верим друг другу. Так ведь?
— Да, — машинально ответила Майя.
— Я могу подсказать вам, что делать. Вы что-нибудь слышали о партизанах?
Майя вскочила.
— Вы партизан? Иван Егорович, миленький, я хочу быть с вами, только с вами, я не могу возвращаться в город, не могу и не хочу, — торопливо говорила она.
Вот об этой встрече с директором МТС Майя никогда не рассказывала Фёдору Ивановичу.
Две недели она прожила в лесу на партизанской базе, а потом с заданием ушла в город. Об этом она тоже никогда не говорила ему.
Ночью доктор Бушуев спал плохо. Он снова и снова перебирал в памяти события вчерашнего дня — посещение раненого Зернова, операция, разговор с Майей. Зернов не сказал ему, где и кем ранен. Майя тоже утаила всё… Они скрыли от него правду и, видимо, уверены, что он не догадывается, что он до того наивен — поверил в шальную пулю… Как бы не так!
«Да ведь ясно, что Ивана Егоровича задела не шальная пуля, а ранен в бою», — думал Фёдор Иванович. Что касается Зернова, всё было понятно: тот наверное партизан, а вот Майя…
Если Майя знала о ранении Ивана Егоровича, если она знала, где укрыт раненый, если у неё оказалось всё под руками для операции, значит, она давно связана с Зерновым, значит, она тоже партизанка. По логике вещей — да, партизанка. В таком случае почему же она не сказала ему об этом? Зачем ей скрывать от него? Прежде они были откровенными.
Думая о Зернове и Майе, Фёдор Иванович не мог уснуть до утра. Порой до слуха доносились отдаленные глухие взрывы, то слышались на улице одиночные выстрелы. Фёдор Иванович хотел потихоньку пробраться в комнату соседок, чтобы убедиться, дома ли Майя, но раздумал: к чему такая слежка…
А на следующий день произошло другое странное событие.
В конце приёма в кабинет с узелком пришла Елена Степановна.
— Присаживайтесь. На что жалуетесь? — спросил Фёдор Иванович, хотя был уверен, что Соколова пришла к нему не на приём.
Опасливо поглядывая на Майю, Елена Степановна рассказывала о своих болезнях. Доктор делал вид, будто внимательно слушает пациентку, а сам думал, как выдворить из кабинета Майю. Он понимал, что при посторонних осторожная Соколова ничего не скажет ему.
— Майя, сходи-ка в палату и принеси температурный лист больного Никонова.
Когда сестра вышла, он быстро опросил у гостьи:
— Что случилось?
— Спасибо вам, Фёдор Иванович, я знала, что вы поможете. Вот передайте нашему красноармейцу тёплые носки и варежки, не успела я…
— Красноармейцу? А где он?
— Отправила, — радостно сообщила она. — От вас ко мне вчера приходил человек. От доктора, говорит, от Бушуева.
Фёдор Иванович оторопело смотрел на собеседницу. Никакого человека он к ней не посылал и посылать не собирался. Что же произошло? Не донёс ли какой-нибудь подлый предатель о раненом? Не в гестапо ли угодил парень?
«Нужно было бы положить его к себе в больницу, как лётчика. Обожжённый лётчик лежит, ни у кого не вызывая подозрений», — подумал Фёдор Иванович. Он хотел расспросить Елену Степановну обо всём поподробней, но вернулась Майя с температурным листом.
— Лекарства буду принимать, как велели. До свидания, господин доктор, — уже другим, скорбным голосом сказала Соколова. И не успел он придумать, как задержать гостью, она ушла.
Сообщение Елены Степановны не на шутку встревожило Фёдора Ивановича. После приёма он решил снова заглянуть к ней в тесную кухоньку, чтобы выяснить все подробности — кто приходил за красноармейцем, что говорил.