На редкость изобретательным оказался старик Игнатов. Тот где-то раздобыл заброшенный автоклав и отремонтировал его, потом сделал стеклянный шкафчик для инструментов, похожий на тот, какой стоял когда-то в просторной операционной городской больницы.
— Ничего, Фёдор Иванович, обживемся, устроимся, — бодрился Игнатов. — Была бы кость, а мясо нарастёт, — добавлял он.
— Что же нам, век здесь работать? — заметил Бушуев.
— Век не век, а малость потерпеть придётся. Потерпим. Народ мы терпеливый, не всегда туче быть, выглянет и солнышко.
Не отставал от других и доктор Безродный. На днях он приволок огромный, как детское корыто, хромированный стерилизатор с набором хирургических инструментов.
Увидев такое богатство, Фёдор Иванович застыл от приятной неожиданности, не в силах оторвать завороженного взгляда от пинцетов, скальпелей, зажимов.
— Спасибо, Матвей Тихонович, — растроганно поблагодарил он. — Где вам удалось раздобыть этакую роскошь?
— На базаре купил. Теперь на нашем базаре можно приобрести всё, что угодно, — живо ответил Безродный и взглянул на Майю, точно хотел определить, как она относится к такому дорогому подарку больнице.
Но Майя почему-то оставалась равнодушной. После она сказала Фёдору Ивановичу.
— Я догадываюсь, откуда эти инструменты. Бывший заведующий городской аптекой припрятал, а теперь на барахолке разбазаривает государственное имущество.
— Но это возмутительно! — с гневом воскликнул Фёдор Иванович. — Нужно отобрать у него всё аптечное имущество.
— Постараемся, — заверила Майя.
Порой доктору Бушуеву казалось, что город наводнён одними больными людьми. Когда бы ни пришёл он в больницу, в тёмном барачном коридоре уже теснились пациенты, терпеливо ожидая приёма врача. Он готов был сутками не выходить из барака, лишь бы только хоть чем-нибудь помочь каждому. А помогать было трудней и трудней, потому что всё чаще ему доводилось видеть почти совсем забытые болезни — авитаминозы и дистрофии. Фёдор Иванович знал, что для лечения подобных больных лекарство известно всякому — хорошее питание.
Однако назначение такого лекарства прозвучало бы сейчас открытым издевательством, люди в городе сплошь голодали.
Особенно тяжело было принимать истощённых детей. У Фёдора Ивановича сердце ныло от боли и жалости, когда он видел сморщенных, вялых ребятишек, похожих на маленьких старичков. Дети были тихими и неразговорчивыми, а если и отвечали доброму дяденьке доктору, то только шёпотом. Дети — и вдруг шёпотом! А как зазвенели бы ребячьи голоса, если бы накормить… Если бы, например, вон тому пятилетнему мальчику, которого бабушка вновь привела на приём, да назначить бы самое обыкновенное лечение — молоко с вкусным ситным хлебом, да вдоволь дать ему полакомиться сладостями, фруктами — его болезнь, фурункулы, как рукой сняло бы. А то вторую неделю ходит с внуком бабушка в больницу, сама извелась, глядючи на малыша, а цепкая болезнь не отступает.
— Ничего, брат Миша, крепись, Михаил Сергеевич, — подбадривал мальчика Фёдор Иванович, а сам думал о том, сколько, сейчас обездоленных, голодных малышей.
Он открыл ящик стола и достал оттуда завёрнутый в бумагу свой обед — кусок хлеба, намазанный маргарином.
— Ну-ка, брат, возьми для подкрепления, — ласково сказал он, протягивая мальчику хлеб.
Миша взглянул на бабушку, точно спрашивая: можно ли взять, потом с неохотой отвернулся от доктора.
— Возьми, внучок, возьми, — разрешила бабушка.
— Экий ты, брат, нерешительный, — улыбнулся доктор.
— Учёный, — всхлипнула бабушка. — Поманил его однажды солдат немецкий куском хлеба. Побежал наш Мишенька. Ребенок ведь, что с него взять. А солдат-то хлеб себе за спину спрятал, а Мишеньку щёлкнул пальцем по носу и загоготал, как гусак.
Мальчик за обе щеки уплетал хлеб и сияющими глазёнками поглядывал на дяденьку доктора.
— Спасибо, Фёдор Иванович, и за хлеб спасибо и за добрые слова спасибо, — церемонно сказала на прощание бабушка.
Фёдор Иванович задержался на приёме дотемна. Уставший, разбитый и подавленный, он сейчас не имел сил добраться до дома — в пустую холодную комнату. В больнице тоже было холодно, но здесь он чувствовал себя лучше.
При свете лампы (лампа была заправлена бензином с солью и устрашающе попыхивала) он листал амбулаторный журнал, даже не отдавая себе отчёта, для какой цели просматривает нынешние записи. По всей вероятности, сказывалась давняя, ещё довоенная привычка. Бывало, после каждого амбулаторного приёма он задерживался в кабинете, чтобы наедине, просмотрев записи, обдумать, какие больные обращались к нему, что нового — радостного или, наоборот, тревожного — принёс ему рабочий день. Эти раздумья над амбулаторным журналом, по твёрдому убеждению Фёдора Ивановича, помогали ему своевременно оперировать, избегать ошибок.