— Скальпель. Пинцет!
И вслед за этими словами, как эхо, отзывался переводчик. Впрочем, перевода не требовалось, потому что и ассистент, доктор Корф, и опытная операционная сестра понимали русского хирурга без перевода.
Доктор Бушуев приступил к привычному делу. Руки его работали почти автоматически. Он окружал рану веером пинцетов-зажимов, останавливая кровотечение, и всё дальше пробирался в грудную клетку. Вот и сердце. Оно то вздрагивало, будто чего-то испугавшись, то надолго замирало и казалось неживым.
На мышце предсердия Фёдор Иванович увидел тёмное пятнышко. Он осторожно коснулся кончиком пинцета — это был осколок, кусочек металла чуть поменьше копеечной монеты. Отчётливо было заметно, как при каждом сокращении сердца вокруг осколка сочилась кровь.
«Ага, значит проникающее ранение», — подумал Фёдор Иванович. И вдруг вспомнилось ему, как однажды привезли в больницу случайно раненного в сердце охотника. Почти все врачи сочли раненого дядю Борю безнадёжным, а Фёдор Иванович заупрямился и пошёл на операцию. Дело было вот в этой же операционной ранней весной. Он вот также увидел тогда на сердце охотника тёмное пятнышко — дробинку и так же сочилась кровь. Даже в глазах у Майи он успел тогда прочесть — дескать, напрасны наши старания, дяде Боре уже нельзя помочь. Нет, не напрасны, взглядом возразил он операционной сестре. Мы будем продолжать операцию, мы будем продолжать борьбу, потому что врач не должен терять надежды до самой последней минуты, не должен опускать руки до самой последней секунды.
Кое-кто из медиков считает сердце неприкосновенным органом… Чепуха! Неприкосновенных органов нет, хирургии все органы покорны, — рассуждал тогда Фёдор Иванович. И всем на удивление спас охотника.
А осенью неутомимый дядя Боря опять бродил с ружьём по лесам и болотам. Почти каждое воскресенье в знак благодарности он приносил Бушуевым то пару диких уток, то зайчишку… А как радовался Филька! Он всё просил и просил дядю Борю, чтобы тот принес ему живого зайчика. И дядя Боря уважил просьбу малыша — принес Фильке зайчонка.
Вот и сейчас Фёдор Иванович видел на сердце кусочек металла — исключительный случай, в практике не каждого хирурга бывает такое… Вот если осколок извлечь, а потом с виртуозной быстротой зашить ранку сердца, то оно забьётся вновь, как прежде. Смерть может отступить.
— Иглу, лигатуру! Не эту, вон ту! Скорей, скорей! Вы что, уснули, безрукая! — раздраженно прикрикнул хирург на операционную сестру-немку.
Доктор Корф по-немецки тоже что-то крикнул сестре.
Как-то само собой получилось, что Фёдор Иванович увлёкся этой редкой операцией. Он видел раненое сердце и расчетливо спешил, экономя десятые доли секунды. Он с удивительной ловкостью накладывал швы. Скользкое сердце вырывалось из руки, оно будто сопротивлялось, а упрямый хирург продолжал своё дело. Увлечённый, он потерял счёт времени. В какое-то мгновение он заметил, как ровнее и настойчивей затрепыхалось зашитое сердце, точно радуясь неожиданному чудесному спасению.
— Так, так, заработало, заработало сердце, — взволнованно бормотал себе под нос хирург. — Теперь мы его подстегнем уколом. — И он попросил шприц.
Часа через два уставший Фёдор Иванович отошёл от операционного стола. К нему сразу бросился доктор Корф. Он ухватил сильную руку русского хирурга и о чём-то быстро, быстро говорил. Русскому хирургу улыбалась операционная сестра-немка.
— Браво, доктор Бушуев! Это было великолепно! Неподражаемо! Это было гениально! Такой операции позавидовал бы великий Кохер! — переводил переводчик восклицания доктора Корфа.
Фёдор Иванович молча вышел из операционной и устало зашагал по коридору, на ходу снимая маску, перчатки, халат, чувствуя какую-то гнетущую опустошенность в душе; он хотел поскорее убраться отсюда, чтобы не слышать восторженных речей доктора Корфа, не видеть заискивающей улыбки операционной сестры-немки.
Вслед за доктором Бушуевым торопился доктор Корф.
— Вы спасли драгоценную жизнь офицера непобедимой армии обожаемого фюрера, — патетически продолжал он. — Вы, коллега, отлично прооперировали храброго полковника Дикмана — коменданта города, и он, разумеется, никогда не забудет этого.
Фёдор Иванович споткнулся и сразу почувствовал, как горячей волной ударила в голову кровь. Так вот кого спас он от неминуемой смерти — военного коменданта, того самого коменданта, чьей рукой были подписаны расклеенные по городу приказы — расстрел, виселица… Сейчас он готов был кинуться назад в операционную, где ещё лежал на столе полковник Дикман, и вцепиться ему в горло…