— Позвольте быть с вами откровенным, — начал он.
— О да, конечно, — закивал головой доктор Корф. Он снял роговые очки, дохнул на них, протер полой халата стёкла и опять водрузил на мясистый нос, как будто получше хотел рассмотреть собеседника. — О да, конечно, — повторил он, — мы — коллеги и можем говорить откровенно.
Фёдор Иванович продолжал:
— Вы сильны, спору нет, сила, как говорится, солому ломит. Вы говорите о гостеприимстве русских. Да, они гостеприимны, они хлебосольны. Друзей они встречают по-русски, широко, и душевно. Однако русский народ, как, впрочем, и любой другой народ, не всегда бывает гостеприимным. Знаете, кто с мечом к нам придёт…
Доктор Корф удивлённо посмотрел на русского врача.
— Да, я это выражение слышал… И вы думаете, что это когда-нибудь случится? — усмехаясь, спросил он.
— По логике вещей — да, случится, — уверенно ответил Фёдор Иванович. — Случится потому, что другого исхода быть не может.
— Но мы уверены, что битва кончится в нашу пользу, — живо перебил доктор Корф.
— Я могу повторить ваши же слова, ничего не прибавляя к ним, кроме содержания, — ответил Фёдор Иванович.
Их взгляды скрестились. За стёклами очков в серых, стального цвета, глазах немецкого врача доктор Бушуев увидел колючие злые искорки.
— Вы, коллега, забыли, что наши войска под Москвой, — горделиво заявил доктор Корф.
— Наполеон даже был в Москве, но всем известно, чем это кончилось.
— Теперь другие времена, — с досадой отмахнулся доктор Корф.
— Согласен — времена другие, — отвечал Фёдор Иванович. — Времена меняются, меняются нравы, и только любовь к Родине остается неизменной.
Однажды доктор Безродный осторожно, бочком втиснулся в тесную приёмную с газетой в руках.
— Фёдор Иванович, читали? — спросил он, показывая газету. — О вас пишут и даже портрет ваш поместили. Посмотрите.
Фёдор Иванович сразу не понял, о какой газете идет речь, и вдруг мелькнула мысль: а что, если газета каким-то чудом пришла оттуда, из-за линии франта, что, если там кто-то написал о нём… Но нет, это была местная газетенка «Городское слово». В ней на снимке Фёдор Иванович увидел себя, коменданта и доктора Корфа.
— Вот послушайте, что пишут о вас. — Безродный каким-то захлебывающимся голосом читал: — «Известный хирург Фёдор Иванович Бушуев, которого население наше знало как самого чуткого и самого отзывчивого врача, совершил достойный подражания подвиг по спасению жизни храброго офицера вооруженных сил Германии нашего уважаемого коменданта господина полковника Вальтера Дикмана. В беседе с нашим корреспондентом Фёдор Иванович Бушуев заявил: «Освободительная миссия армии фюрера…»
Не помня себя, Фёдор Иванович выхватил из рук Безродного газетенку и разорвал её в клочья. Задыхаясь, он зло предупредил:
— Я вас прошу, Матвей Тихонович, не читать в моём присутствии эти грязные листки. Очень прошу…
Вскоре о «благородном поступке» русского хирурга Фёдора Бушуева передало берлинское радио, а потом доктор Корф развернул перед ним свежую берлинскую газету, и Фёдор Иванович снова увидел себя у постели улыбающегося коменданта.
Завистливо поглядывая на русского врача, доктор Корф рассыпался в любезностях и поздравлениях.
Фёдор Иванович чувствовал себя до глубины души оскорблённым, униженным, ему казалось, будто его с ног до головы облепили несмываемой грязью, заклеймили на веки вечные позором, и это страшное клеймо видно всякому.
«Дожил, доктор Бушуев… Тебя нахваливает лютый враг, а если хвалит враг, подумай, кто ты есть», — с огорчением раздумывал он. Порою им овладевало желание взять в руки кухонный нож и, явившись в палату к Дикману, всадить его по рукоятку в заштопанное сердце коменданта. И пусть потом фашистские газеты пишут об этом, пусть печатают его портреты, пусть говорят люди… Он искупит свою вину перед ними…
Фёдор Иванович стал замкнутым, неразговорчивым. Ему совестно было смотреть в глаза сотрудникам больницы. Он даже старался избегать встреч с Майей.
К часу дня, когда начался приём, в больничном коридоре снова стало тесно. Люди, пришедшие на приём, вполголоса переговаривались, делились новостями. Слышалось чье-то болезненное оханье, доносился надсадный, с присвистом, кашель. Матери успокаивали расплакавшихся детей.
Словом, всё было, как всегда. Но проходя по коридору, Фёдор Иванович заметил, что люди осторожно жмутся к стенкам, опускают головы, словно боятся взглянуть на него. Здесь же он встретил знакомую старуху — бабушку пятилетнего Миши. Она снова привела на приём внука. Увидев доктора, малыш заулыбался, но бабушка дернула его за рукав.